Нил Стивенсон - Алмазный век [litres с оптимизированной обложкой]

– Спасибо, Деметриус, – сказал Хакворт. – Формат письма, – обратился он листку, и тот сложился втрое. Хакворт убрал его в нагрудный карман и вышел из Меркл-холла.

Всякий раз, как Нелл вырастала из старого платьица, Гарв бросал его в мусорный дек-ящик и делал в МС новое. Иногда Текила брала Нелл куда-нибудь, где будут другие мамы с девочками, и тогда вынимала из МС особенное платье, с кружевами и лентами, чтобы другие мамы видели, какая Нелл необыкновенная и как мама ее любит. Дети устраивались перед медиатроном и смотрели пассивку, а мамы садились рядом и временами разговаривали, временами тоже смотрели. Нелл слушала, особенно когда говорила мама, но понимала не все слова.

Она знала, потому что слышала много раз, что Текила, когда залетела с Нелл, пользовалась такой машинкой – мушкой, которая живет у тебя внутри, ловит яйцеклетки и съедает. Викторианцы их не признают, но всегда можно купить такую с рук у китайцев или индусов. Никто не знает, когда машинка выработает свой срок, вот так у Текилы и появилась Нелл. Одна женщина сказала, что есть другая машинка, она забирается прямо туда и съедает зародыш. Нелл не знала, кто такие яйцеклетки и зародыш, но женщины, похоже, знали и хором согласились, что до такого могли додуматься только китайцы или индусы. Текила ответила, что знала про машинку, но не хотела ей пользоваться – боялась, что это больно.

Иногда Текила приносила с работы куски настоящей ткани – она говорила, у богатых викторианцев, к которым она ходит, их много, они и не заметят, если один пропадет. Она никогда не давала Нелл ими играть, так что Нелл не знала, в чем разница между настоящей тканью и той, что выходит из МС.

Гарв однажды нашел такой лоскуток. У Арендованных Территорий, на которых они жили, был собственный пляж. Рано утром Гарв с дружками отправлялся туда на поиски. За ночь волны прибивали к берегу то, что за день выбросили в Шанхае или спустили в унитаз вики из Новой Атлантиды. Собственно, ходили за тягучим, скользким нанобаром. Иногда он попадался в виде презервативов, иногда большими кусками, в которые заворачивают еду, чтобы не забрались мушки. Годился любой – умельцы очищают нанобар, соединяют куски в защитные костюмы и другие нужные вещи. Они платят даже за маленький обрывок.

Гарв незаметно спрятал лоскуток в ботинок и, никому ничего не говоря, доковылял до дома. В ту ночь Нелл спала на красном матрасике, и ее тревожили странные огни; наконец она проснулась и увидела в комнате голубое чудовище: Гарв под одеялом возился с фонариком. Она выползла осторожно, чтобы не разбудить Заврика, Утю, Питера и Мальвину, сунула голову к Гарву и увидела, как он, зажав во рту фонарик, что-то ковыряет зубочистками.

– Гарв, – спросила она, – ты разбираешь мушку?

– Нет, бестолочь. – Фонарик во рту мешал Гарву говорить внятно. – Мушки гораздо меньше. Смотри!

Она подползла ближе, отчасти из любопытства, а еще – потому что с братом спокойнее и теплее. Гарв сидел по-турецки, на скрещенных лодыжках у него лежал маленький – сантиметра два – бурый квадратик с разлохмаченными краями.

– Что это?

– Волшебство. Смотри! – Гарв подцепил что-то зубочистками.

– Там нитка! – воскликнула Нелл.

– Тсс! – Гарв прижал нитку ногтем большого пальца, потянул, мохнатый край затрепыхался быстро-быстро, и нитка отделилась от ткани. Гарв поднес ее к глазам, потом бросил в кучку таких же.

– И много их там? – спросила Нелл.

– Да нет. – Гарв поднял лицо, так что луч фонарика ударил ее прямо в глаза. Из огненного снопа прозвенел ликующий голос. – Ты не поняла. Нитки не в ней, она сама – нитки, сплетенные одна с другой. Если вытянуть все, ничего не останется.

– Ее сделали мушки? – спросила Нелл.

– Это ж такая хитрость – чтобы каждая нитка шла под и над всеми, а те под и над остальными… – Гарв на мгновение замер, сраженный нечеловеческой дерзостью того, что держал в руках, множественностью координатных систем. – Точно мушки, Нелл, никто другой так не сумеет.

Атлантида Шанхайская занимала примерно девяносто процентов территории Нового Чжусина – самую высокую ее часть, внутреннее плато, на высоте примерно мили над уровнем моря, где воздух прохладнее и чище. Местами ее периметр обозначала красивая ограда из кованого железа, но настоящую границу защищала «собачья сетка» – скопление квазинезависимых аэростатов.