Уильям Гибсон - Распознавание образов

Такси едет по извилистому шоссе, петляет среди перелесков и каких-то древних стен. Это императорский дворец. Кейс думает о тропинках неземной красоты, которые она представляла, глядя из окна гостиницы. Обернувшись, чтобы посмотреть на мотороллер, она морщится от боли в шее: растянута какая-то мышца. Стены и перелески живописны и бесстрастны. Хранят свою тайну.

– Они хотели отнять у тебя сумку? В которой лэптоп «Синего муравья»?

– Там еще кошелек, телефон...

Телефон в сумке, словно услышав свое имя, тут же начинает звонить. Кейс нашаривает его и отвечает:

– Алле?

– Капюшончик на проводе. Помнишь такого?

– Слушай, тут возникли проблемы.

– Ну что ж. – Она слышит, как он вздыхает там, у себя в Чикаго. – Я все равно разучился спать.

– Короче, мы с ним встретились, – сообщает она.

Может ли Бун слышать, что говорит Капюшончик? Гуляя по городу, она увеличила громкость до предела, чтобы не мешал уличный шум, и теперь об этом жалеет.

– Да уж знаю. Он даже до дома не смог дотерпеть. Зашел в ближайшее интернет-кафе и начал изливать Кейко свою любовь.

– Слушай, нам обязательно надо поговорить, но только не сейчас. Извини!

– Понимаю. Он сказал, что отдал тебе номер, и я просто волновался. Напиши мне! – Капюшончик вешает трубку.

– Твой друг? – Бун Чу берет у нее банку с тоником и отпивает глоток.

– Да, фрагментщик из Чикаго. Они с приятелем нашли Таки.

– Так ты достала номер?

Теперь уже некуда деваться. Сейчас она должна либо соврать, потому что Буну доверять нельзя, либо сказать правду, потому что она ему все же доверяет.

Протянув руку, Кейс показывает ладонь с написанным синими чернилами номером.

– Ты не вводила его в компьютер, не отсылала по имэйлу?

– Нет.

– Хорошо.

– Почему?

– Потому что мне надо посмотреть твой лэптоп.

Бун просит водителя остановиться. Этот район, говорит он, называется Хонго; здесь поблизости находится Токийский университет. Они расплачиваются, выходят из машины. Такси уезжает. Тут же подруливает серебристый мотороллер.

– Могу я забрать свою куртку?

Бун обращается по-японски к заднему парню. Тот расстегивает куртку и протягивает ее Кейс, не слезая с мотороллера. Лицо под огненноглазым шлемом разъезжается в неприятной улыбочке. Бун достает из сумки на поясе белый конверт, отдает водителю. Тот кивает, прячет его во внутренний карман куртки и дает газ. Мотороллер рычит мотором и уезжает.

«Баз Риксон» едва заметно пахнет тигровым бальзамом. Кейс бросает банку из-под тоника в эргономичную урну и следует за Буном, трогая пульсирующий лоб.

Минуту спустя она в изумлении останавливается перед трехэтажной дощатой структурой, которая словно бы парит над узкой улицей и выглядит настолько зыбкой и старой, что, кажется, вот-вот развалится. Слово «дощатая» не совсем точно; скорее, это похоже на рейки гигантских жалюзи. Кейс еще никогда не видела в Токио ничего более древнего, тем более в таком буднично неухоженном состоянии.

Потрепанные коричневые пальмы косо торчат по обеим сторонам входной двери, украшенной сверху традиционным японским козырьком, а чуть в глубине дополняют картину две гипсовые колонны, подпирающие пустоту. Верхушка одной из них как будто обглодана гигантским червем. Кейс оглядывается на Буна.

– Что это за место?

– Довоенный жилой дом. Они почти все сгорели во время войны, от зажигательных бомб. Здесь семьдесят квартир. Общие туалеты в коридоре, общественная баня за углом.

В балкончики вмонтированы кронштейны, очевидно, для проветривания постелей. Кейс и Бун заходят внутрь, минуют густые металлические заросли велосипедов, взбираются на три широкие бетонные ступени и попадают в небольшое фойе, которое выстелено блестящим бирюзовым линолеумом. В воздухе висят незнакомые кухонные запахи.

Они поднимаются на второй этаж по сумрачной деревянной лестнице. Коридор здесь настолько узкий, что приходится идти гуськом. На потолке пульсирует одинокая неоновая трубка. Бун останавливается, звенят ключи. Он открывает дверь, щелкает выключателем и отступает, пропуская Кейс вперед. Она заходит в квартиру и тотчас же вспоминает отца: как тот объяснял дежавю с точки зрения неврологии.

Помещение тускло освещено большими стеклянными лампами, внутри которых тлеют оранжевые нити. Лампочки Эдисона. Необычный и в то же время смутно знакомый свет – непрактичный и волшебный. Мебель внутри приземистая и потрепанная, как само здание, и это создает странное ощущение уюта.