Дэвид Марусек - Счет по головам

За регистрационной стойкой стояли теперь двое рассов, проводивших его пристальными взглядами.

— Маркус, — позвал Фред в купе-бусине по дороге домой. Да, Лонденстейн?

— Я тут подумал… Слушаю вас.

Фред думал, не стереть ли ему эту проклятую книгу… тьфу, даже выговорить противно. Что за претензионное название, в самый раз для апокрифа.

— Маркус, нельзя ли стереть записи, которые я на днях внес в бортжурнал «Полундра»?

Правилами это не предусмотрено.

— Не предусмотрено?

Вы отказываетесь от мыслей, которые там изложили?

— Сам не знаю. Я, наверное, был не в себе.

В таком случае что-то можно будет сделать. Мы не ограничимся одним только стиранием.

— То есть?

Мы полагаем, что вы пострадали от гальвеновой интоксикации в легкой форме. Известно, что такого рода реакция негативно влияет на рассудок и вызывает неадекватные мысли. Если мед-сканер подтвердит этот диагноз, мы не просто сотрем «Книгу расса», но полностью ее обезвредим.

— А это что значит?

На ее место мы вставим рассказ о том, как вы пострадали при исполнении служебного долга. И посоветуем братьям рассматривать ваши предыдущие заявления как бесконтрольные.

Фред не верил своим ушам. Одним махом исправить все, что он натворил?

— Это в самом деле возможно?

Да, в зависимости от результатов медсканера. Анализ можете сдать, когда захотите. Вас записать?

— Да! Чем раньше, тем лучше.

В таком случае я перенаправлю вашу бусину в оздоровительный центр.

Там его уже ждали.

— Помочитесь в двенадцатой кабине, — приказала дежурная дженни. Фред выполнил требуемое. — Пока все, — сказала она. — Ваш Маркус сообщит вам о результатах.

Он ощутил себя новым человеком.

— Мэри, угадай что!.. — крикнул он, ворвавшись в квартиру.

— Выключись, — сказала она. Экран в гостиной погас, но Фред успел рассмотреть парк, снятый с высоты пчелиного полета. Деревья, скамейки — и инвалидное кресло. Мэри была одета для выхода, с брошкой-слугой на лацкане.

— Ты куда это?

— Да так, — ответила она, не глядя ему в глаза. — День был тяжелый, хочу погулять в парке.

— Я с тобой. У меня тоже денек был паскудный.

— Я думала, у тебя выходной. Остался бы лучше дома и пообедал. Я скоро.

— Ничего, в парке поем.

Теннисные корты, роликодромы, дорожки для верховой езды. Голосоревнования на открытой площадке. Воздушные замки, тающие и снова растущие. Художники, стоящие под своими произведениями, полосовали руками небо, запуская ввысь луга, леса и драконов.

На четвертом ярусе Миллениум-парка две людные аллеи, пересекаясь, образовывали Угол Артистов. Мэри и Фред прошли мимо «смертоносных мачете» с их залитой кровью сценой. Рядом, под американским вязом, одиноко стояло инвалидное кресло. Фред предложил Мэри пакетик носовых фильтров. Она отказалась, но поняла свою ошибку, подойдя к креслу. Запах был тот самый, только в тысячу раз сильней. Ее затошнило. Может быть, его из-за этого не пустили в клинику.

Обожженного она видела впервые и усомнилась — неужели вот это может быть живым? Но в старике, вернее в его глазах, жизнь еще не угасла. Лысый череп напомнил ей о черепе его падчерицы.

— Здравствуйте еще раз, мар Кодьяк. Это я, Фред Лонденстейн, а это моя жена, Мэри Скарленд, о которой я вам говорил.

За старика ответило кресло.

— Самсон говорит: «Добрый вечер, марен, мы знакомы?»

— Да. Вчера вечером встречались на съезде.

— Я, разумеется, помню вас, коммандер Лонденстейн, — заверило кресло, — но у Сэма с головой не все ладно. Он просит меня подъехать вон к той скамейке, чтобы вы тоже могли присесть.

— Это не обязательно, — сказала Мэри. — К тому же скамейка занята.

Старик хрюкнул.

— Он говорит, она освободится, когда мы подъедем, — перевело кресло.

Так и вышло. Пара, сидевшая на скамейке, улетучилась задолго до их прибытия. Мэри села, взглянула на Фреда.

— Я, пожалуй, пройдусь, — сказал он.

— Сэм предлагает постоять у кассового столбика Китти. Внести миллионку для почина, а то до зрителей не доходит.

— Ваша софамильница тоже здесь? — Фред, проходя мимо, принял ее за статую, и даже теперь иллюзия не желала рассеиваться. Она была в балетном костюме — трико, пачка, белые туфельки с лентами, белая диадема на голове. Волосы, кожа, ногти, даже глазные радужки — все белое. Руки грациозно подняты над головой, одна нога слегка согнута, вся тяжесть приходится на пуанты. Только по легкой дрожи мышц на голени можно понять, сколько сил отнимает такая поза.