Маша Храмкова - Ген Химеры Часть 2. Сеть

Стояла невероятная жара. Воздух дрожал, поднимаясь от раскаленного тротуара, на который мягко ступали ее кеды. Конец улицы растворялся в знойном мареве, и хотя до набережной было рукой подать, с моря не доносилось ни единого дуновения ветерка.

Лето в Прато-Гамме было и без того жаркое время, а в июле, да еще и ближе к полудню — вообще адское пекло. Не удивительно, что вокруг не было ни души, лишь сонные автобоксы, лениво скользящие по камням тротуаров.

Лица Мэгги было почти не видно: плотная светлая ткань, которая закрывала голову и плечи была не столько данью здешним традициям, сколько спасала от солнечного удара. Виднелись лишь глаза цвета темного янтаря, которые девушка жмурила от солнца.

Прато-Гамма была богатейшим городом, и все благодаря научно-исследовательскому институту робототехники и информационных технологий, в котором Мэгги занимала далеко не последнюю должность. А вот и он сам: громада, напоминающая парус, что замаячила сквозь полуденное марево. Мэгги взглянула на часы. Без двух минут полдень. Эх, так и быть, придется немного прокатиться в автобоксе, и так уже на три часа опоздала.

Она любила гулять пешком от дома до института, по длинной набережной, вдоль которой росли высокие пальмы, а по дороге покупать воду и орехи в одной и той же лавке. Ее держала пожилая женщина, которой Мэгги когда-то поставила бионический глаз с парочкой модификаций. Он мог распознавать поддельную валюту, а еще видеть на триста шестьдесят градусов. Последнее было запрещено, как «модификация, превышающая человеческие способности», но Мэгги было все равно. Она руководила отделом бионических протезов, и лишь дурак посмел бы уволить ее. Или же какой-нибудь интуит. Но совесть мисс Томпсон была совершенно спокойна, а душу грела пожизненная скидка на орешки.

Сегодня придется обойтись без вкусностей. Запрыгнув в небольшую коробку на колесах, Мэгги с грустью проследила, как знакомая лавка остается позади. Водителей в автобоксах не было: общественный транспорт был полностью автоматизирован и изо дня в день передвигался по одним и тем же маршрутам.

— Власти Метрополя в очередной раз предложили мэру Мейраф Мизрахи объединить ИРИТ с главным научно-испытательным центром в Окто-Гане… — вещал со стены в автобоксе диктор неопределенного пола.

Мэгги недовольно фыркнула: пусть еще раз сто предложат — ответ будет тем же. Двое пассажиров недоумевающе взглянули на нее, но девушке было все равно. Отвернувшись к окну, она взгромоздила ноги на спинку сиденья.

Наверняка Цезарь Шан был в ярости, думала она. Еще бы: какой-то мелкий городок на юге за пять лет не только разбогател в десятки раз, но и переманил к себе всех приличных разработчиков. Треть мировой валюты вращалась сейчас в Прато-Гамме, а Мизрахи еще и выпендриваться начала, мол, будете давить на нас — повысим цены на протезы и импланты. Поговаривали об отделении Прато-Гаммы от Метрополя, но Мэгги знала, что никто город просто так не отдаст.

За окном проносились лабиринты улиц исторической части города, пережившей не одну войну. А вот и кусочек моря замаячил; Мэгги даже показалось, что она ощущает его соленую свежесть, прежде чем автобокс свернул за угол, оставаясь верным своему маршруту.

Она никогда не хотела вернуться в Метрополь. Всю свою юность Мэгги потратила, чтобы распределиться сюда, училась как одержимая, с утра до ночи ковырялась в своем гараже. Да, Прато-Гамма была дьявольски жарким и сухим местом, с жесткими нравами и традициями, но она успела полюбить эти каменные набережные, базары и лавки, а также море, в котором она купалась несколько раз в год в свои выходные. Метрополь же был грязным и серым, а теперь, когда ее мать умерла от дот-вируса, Мэгги и вовсе навсегда разорвала пуповину, что связывала ее с этим городом.

Поверх выпуска новостей на стене автобокса всплыли четыре буквы: «ИРИТ». Через мгновение эту же надпись продублировали на прато-лингве. Ходили слухи, что президент Метрополя Цезарь Шан хочет запретить этот язык, дескать, государство у них одно, и язык должен быть единым. Мэгги нравилась прато-лингва — она выучила ее в шесть лет, несмотря на огромное количество шипящих согласных и трудности произношения.

Запретить прато-лингву? Еще одна бредовая мысль, наряду с новостью о слиянии институтов. Прато-лингва в крови у здешних аборигенов, это древнейший язык, гораздо более старый, нежели единый. Запретить его — все равно, что уничтожить часть истории человечества.