Евгений Максимов - Тот, кому нельзя доверять

— Я считаю, что пациент ведет себя куда достойнее, чем мы все вместе взятые. Мы повели себя с ним, как минимум, неэтично. Мы поставили научные интересы выше общечеловеческих. Несомненно, эксперимент был необходим, иначе мы бы никогда не узнали о результатах наших исследований. Но нельзя доводить проверку гипотезы до абсурдного боевика. Мы не имеем права продолжать эксперимент, зная, что он должен закончиться гибелью подопытного.

— Откуда вы взяли, что он погибнет?

— Это очевидно. Простой человек не сможет противостоять такому давлению бесконечно. Развязка близится, а мы пассивно ожидаем её, не пытаясь предпринять хоть что-нибудь.

— Мы не имеем права: эксперимент еще не закончился.

— Мы не имеем права продолжать эксперимент, который зашел в тупик. Нужно всё прекратить и пересмотреть наши теоретические умозаключения. Сверить их с собранным фактическим материалом. Если мы не найдём ошибок, то эксперимент можно будет возобновить. Ведь мы сейчас уже не контролируем ситуацию и не можем определить какого рода события препятствуют нормальному течению эксперимента.

— По-вашему нормальное течение эксперимента предполагает счастье и радость подопытному? Простите, но мы тут не благотворительностью занимаемся. Нам нужен положительный результат, как можно скорее. Иначе проект будет закрыт, а все наши исследования похоронят на много лет. Не хотелось бы, ведь мы подошли довольно близко к поставленной цели.

— Слишком близко, как мне кажется. Мы ставим эксперимент, в основе которого лежит слово «доверие». И тут же создаем такие условия, в которых доверять кому-либо человек не может.

— Это не важно… Главное, что он успешно справляется с нашими… хм…

— Киллерами?

— Нет. С теми препятствиями, которые мы ему время от времени подбрасываем, для определения его толерантности. Какой же он киллер, если… В общем вы и сами все понимаете.

— А что будет, когда он узнает, что его препятствие на самом деле единственная существующая личность в его мире. Что будет, когда он его всё-таки убьёт?

— Что будет — то и будет. В конце концов, мы должны проверить любые возможные варианты. Вы же учёный и должны понимать, какие перспективы сулит наша разработка.

— Пока я вижу лишь негуманное желание сотворить сверхчеловека.

— А что тут негуманного? Я считаю, что любой гуманоид был бы рад оказаться на месте подопытного, если бы узнал, какие перспективы перед ним откроются.

— Может быть, тут вы и правы… Но как мы будем избавляться от его навязчивой паранойи? Ведь мы не можем иметь дело с человеком, который не сегодня — завтра, пустит себе пулю в лоб.

— Не пустит. Его недоверие к окружающим людям вполне естественно, ведь он уже не такой, как они. Скоро он станет совсем другим… Мы будем свидетелями зарождения новой расы!

— В которой нет доверия…

— Которая сотрет человечество со всеми его недостатками с лица земли и заменит его на общество, в котором все будут абсолютно счастливы, потому что смогут верить друг другу.

— У Гитлера тоже были добрые намерения.

— А я и не спорю…

— Литературу создают люди, созданные литературой. Это, как замкнутый круг. Ты пишешь книги только потому, что читал другие книги, или слышал в детстве бабушкины сказки. Подумай сам: кто ты такой?

— Я… Я самый обычный человек, который живёт точно так же, как и все. Утром иду в университет, вечером возвращаюсь обратно. Обычный студент, которого должны были выгнать вчера. Но меня не выгнали вчера, а значит, не выгонят и завтра. Мир вокруг меня застыл и совершенно не хочет изменяться. Такой мир очень просто описывать в книжках, поэтому я этим и занимаюсь. Это, как фотография — выбрал нужный угол зрения и сделал снимок.

— А если бы мир изменялся?

— Тогда пришлось бы изобретать кинематограф. Но это уже, увы, занятие не для меня. Я просто не могу умещать в своей голове множество картинок, которые увидел бы за день. Такое может привидеться только в кошмаре. В действительности такого, к счастью, нет. Надеюсь, что и не будет никогда.

— Раз надеешься, значит не будет — именно так ты и живешь. В детстве ты, вылезая из утробы матери, ощупал всё своими маленькими ручонками и решил, что это и есть мать — самое святое и нужное в жизни. Ведь там было тепло и уютно, никогда не было слишком ярко, или слишком шумно. Тебя сытно кормили и не принуждали делать что-либо. Первая фотография! И даже по прошествии стольких лет ты, даже зная, что никогда туда не вернешься, считаешь её лучшим человеком на земле. Первая фотография! А потом тебя воспитывали и ты продолжал фотографировать. Вот грудь, кормящая тебя молоком — вкусно. Ты и сейчас, когда спишь с женщиной, пытаешься поласкать её грудь, хотя и знаешь, что молока тебе уже не дождаться. Дальше — бутылка с соской — не так вкусно, но всё же весьма питательно. Но вот ты взрослый и знаешь, что даже на бутылку с соской нужны деньги. А некоторые даже специально покупают детский корм, говоря, что это помогает им качаться. Фотографы, блин… Потом тебе показывали разные вещи и разных людей, и что-то рассказывали о них. Ты, может быть, и не подозревал бы о существовании всего этого, но тебя заставили сфотографировать и запечатлеть в своей памяти сам факт их существования. А сколько всего ты не видишь?