Дэвид Джонсон - Робокоп-3 (Робот-полицейский-3)

Сильвестр Максвелл, хозяин заправочной станции, что находилась напротив муниципалитета, стоял у обочины и усердно тер куском ветоши перепачканные смазкой ладони, словно знал, что ему вовеки не оттереть их дочиста, но стараться он обязан.

Гарри Силк с размахом подкатил на фургончике желтого цвета к бензоколонке и заглушил мотор.

Какой-то толстый тип в полицейской форме ударил Давида Хелорана по затылку чем-то увесистым. Рубашка сразу пропиталась пятнами крови. Давид упал на четвереньки, ему показалось, что в черепной коробке разорвалась бомба.

Кенко бросилась к нему на помощь:

— Давид, ты можешь встать? Попробуй подняться, — сказала она и заплакала. Давид некоторое время лежал без движения, затем все же с помощью Кенко поднялся на ноги, тряся головой.

В этот момент какой-то верзила схватил Кенко за волосы. Подбежали еще двое и набросились на несчастных, как голодные хищники на добычу. Все завертелось в бешеном круговороте. Один из напавших ударил Кенко по ногам носком тяжелого ботинка. Молодая женщина рухнула, сильно ударившись об асфальт. Верзила, шипя от злобы, как гремучая змея, вытащил пистолет и направил на Кенко.

В дикой ярости Давид швырнул камень в полицейского, держащего его жену на прицеле. Тот в ответ выстрелил, но пуля попала в асфальт.

Верзила отпустил Кенко, сбил с ног Давида и навалился на него. Он скрутил ему руки, приподнял и швырнул в переполненный автобус, стоящий рядом.

— Мама, мамочка! — закричала Ника, но родители не могли ей помочь. Ребенка толпой отнесло дальше. Ника безудержно плакала. — Мама, папа, помогите! — умоляла испуганная происходящим девочка.

Ника с плачем вцепилась в обидчика-громилу и принялась колотить его своими маленькими кулачками. Полицейский отшвырнул ее, Ника, пролетев несколько метров, упала на мостовую, не переставая плакать и кричать.

Затем ее кто-то подхватил. Девочка боролась изо всех сил, брыкалась, кусалась, как пантера, пытаясь освободиться, но ее с легкостью удерживали.

Ника никогда не забудет то страшное, злобное лицо. Гигант держал обе ее руки своей одной и забавлялся тем, что с силой сжимал и разжимал тонкие пальчики.

Ника кричала от боли, напрасно пытаясь освободиться, изо всех сил пиная урода ногами.

— Мама, мамочка!.. — звала она на помощь. Слезы заливали лицо. Девочку охватили страх и ужас.

— Мама, папа… — слабеющим голосом звала насмерть перепуганная Ника.

Издевательство над ребенком увидел Большой Сэм. Он дико заорал и наклонился вперед, чтобы стряхнуть с себя трех полисменов, навалившихся на него и пытавшихся затолкнуть в автобус, где уже было много жителей квартала Кадиллак-Хайц.

Раздавая тумаки направо и налево, Большой Сэм не без труда выбрался из свалки. Он походил на огромного медведя, отбивающегося от злобной стаи волков. Еще какая-нибудь минута, и кулаки Сэма обрушатся на гиганта, как неудержимый горный камнепад…

Но, к несчастью, Большой Сэм споткнулся о чье-то тело, лежащее на асфальте, и распластался рядом.

Вдруг он услышал знакомый голос. Сэм повернул голову и увидел Берту Стивенсон.

Берта отчаянно кричала, размахивала руками, пытаясь привлечь к себе внимание:

— Не верьте им, не верьте! Они увозят вас в концентрационные лагеря! Вы больше никогда не вернетесь сюда, не увидите свободы! Я знаю, знаю, что нет никаких реабилитационных центров, с дубинками и револьверами туда бы не переселяли!

Глаза горели на ее темнокожем лице, искаженном неистовой яростью и ненавистью.

— Сумасшедшие, идиоты! Подонки! Будьте вы прокляты! Убирайтесь отсюда! — хрипела она.

На губах у Берты выступила пена. Она была страшна в своей отчаянной ненависти. Берта бросала в адрес полисменов из реабилитационных групп жестокие, унизительные ругательства.

— Ну, проклятая черномазая, считай, что ты уже допрыгалась! Сейчас я прикончу тебя, и тогда уж точно тебе не понадобится реабилитационный центр! — завизжал полисмен и, расталкивая ударами дубинки толпу, подскочил к Берте.

Губы Берты выпятились, она плюнула полисмену в лицо. Она даже не двинулась с места, когда тот вплотную подошел к ней. Только глаза горели бешенством, а маленькие руки сжались в кулаки. Как только полисмен протянул руку, чтобы схватить Берту, она вцепилась ногтями в ненавистную морду. Она царапала его, как кошка, и не вырвала ему глаза только потому, что он резко отклонил голову.

От ярости и боли полисмен ослеп. Он поднял руку, чтобы ударить Берту, но она с необыкновенной прытью метнулась в сторону, а его огромный кулак, минуя цель, с размаху врезался в стену. Полисмен заорал от нестерпимой боли и бессильной злобы.