Антон Фарб: Бег крысы через лабиринт

— Сегодня красота стала слишком ходовым товаром, чтобы оставаться искусством, — рокочущим басом объявлял Моро. — Оглянитесь вокруг: с тех пор, как мои коллеги по цеху научились корректировать внешность еще на стадии оплодотворенной яйцеклетки, наш мир оказался перенасыщен симметрией… Разумеется, каждая мать хочет видеть своего ребенка красивым; но самое понятие «красота» всегда ограничено, тогда как уродство границ и пределов не знает. Только создавая уродство, можно достигнуть истинной свободы творчества — и подарить миру настоящий шедевр. — Инженер обнял девушку за плечи и слегка подтолкнул вперед. — Знакомьтесь: это Тави.

Квестарь замялся, и баронесса фон Штольц оттеснила его в сторону.

— Каково быть уродкой? — выпалила она.

— Вам виднее, — тихо и явно заученно ответила Тави. — Кто из нас больший урод, я, искалеченная еще до своего рождения, или вы, пришедшие полюбоваться на меня?

— Бедная девочка, — сказала баронесса наигранно-жалостливым тоном. — Как тебе должно быть тяжело…

— Ну уж нет! — гулко захохотал инженер Моро и подхватил баронессу под локоть, заставив ее отлепиться от Касиана. — Не выйдет, ваша милость. Тави слишком мне дорога, чтобы я продал ее в ваш салон. Так что даже и не мечтайте… — Продолжая говорить, он увлек баронессу за собой, уводя ее от драгоценного экспоната; квестарь со служками рванули следом.

Касиан остался с Тави наедине.

Он огляделся по сторонам: гости паноптикума старательно не замечали ни его, ни девушки, рассеяно бродя по лабиринту паноптикума и обсуждая увиденных уродов. Он сделал шаг вперед. Тави отпрянула. Касиан поднял руку в успокаивающем жесте.

— Меня зовут Касиан, — сказал он.

Тави неуверенно передернула плечами.

— Я Тави, — сказала она.

— Я знаю, — сказал Касиан.

Он чуть наклонил голову и заглянул Тави в глаза.

— Скажи, — вкрадчиво спросил он, — тебе никогда не хотелось стать красивой?

«Эшер-хаус» занимал восемь городских кварталов. Согласно первоначальному архитектурному проекту, навеянному идеями Паоло Солери, он должен был стать самодостаточным аркологическим кондоминиумом, включающим в себя жилые апартаменты, офисы, супермаркет, поликлинику, два ресторана, отель, казино, турецкие бани, телечасовни, оранжереи, конференц-залы, прачечные, паркинги, мусоросжигатели и даже собственную станцию метрополитена. На бумаге, «Эшер-хаус» был абсолютно изолированным микрогородом, отделившимся от внешнего мира высокой куртиной из армированного бетона и покоящимся на восьми сейсмоустойчивых бастионах под надежной защитой зенитных равелинов. В фантазиях архитекторов, неприступная цитадель «Эшер-хауса» со всеми ее барбаканами, теналями, редюитами и огромной, как палуба авианосца, эспланадой, нависала над городом мрачным монолитом, подпирая небо кроншпицами вертолетных площадок.

Но в реальности дело обстояло иначе. «Эшер-хаус» так и не достроили до конца: теракты Воинов Радуги, саботаж со стороны профсоюзных синдиков, вето консулата на размещение ядерного реактора в центре города, кризис макроэкономики после Газавата и нашествия Аттилы, Великий Нефтяной Голод и эпидемия Синей Смерти — все это убило грандиозный проект, и вавилонский зиккурат «Эшер-хауса» наполовину состоял из пустых каркасов мертвых этажей с торчащими наружу обрубками несущих ферм.

Другая его половина использовалась в качестве отеля, где роскошь обставленных в стиле необарокко апартаментов с трудом сочеталась с неработающими эскалаторами и ржавой водой из золотых кранов. Единственное, что удерживало «Эшер-хаус» от полного запустения — традиция, согласно которой он был местом проведения светских мероприятий: балов, приемов, инаугураций дофинов и аукционов предметов искусства. Во время этих нечастых, но помпезных событий фасад «Эшер-хауса» озарялся сиянием прожекторов, а на кронверке, устланном алым паласом, теснились лакированные туши лимузинов…

В один из таких вечеров Касиан подъехал к «Эшер-хаусу» со стороны заброшенных стройплощадок, с трудом загнав неповоротливый, как катафалк, «Хаммер» во внутренний дворик у одного из служебных выходов.

Тощая крыса настороженно принюхалась, помахивая голым хвостиком, и юркнула в петляющий коридорчик лабиринта.

— Лабораторная крыса, — изрек патер Сальватор, — в чем-то равноправна с исследователем; она сама рисует свой лабиринт, ибо свободна в выборе пути к кусочку сыра. Надо только помнить, что свобода крысы не простирается дальше стенок лабиринта.