Мюриель Барбери - Жизнь эльфов

– За холмом другое войско, – сказал он, – более многочисленное и с боевым оружием. Наши парни стоят на передовой, но отступать им некуда – вода-то поднялась.

И, смутившись оттого, что сумел так ясно выразиться, разулыбался совсем по-детски, несмотря на трагичность момента.

Мария кивнула. Она закрыла глаза, и снег усилился. Потом та же магия, что насыщала межгорье погожими днями и поддерживала в целости богатство природы, растопила снег, он опал, точно сверкающий занавес, и придвинулся к черной стене. В момент их соприкосновения по земле пробежала странная дрожь, какое-то чувство, совсем не похожее на сейсмические толчки, и сходное чувство волной прокатилось по отряду эльфов, и всем стало ясно без перевода, что это они одобряют действия девочки. Наконец все увидели, как буря оседает, а злосчастные всадники проваливаются в небытие: буря буквально всосалась внутрь себя, и все поняли, что могущество Марии намного превышает возможности злых сил. На какое-то мгновение все оказались в подвешенном состоянии между памятью о недавнем страхе и облегчением от победы, люди переглядывались, не вполне понимая, что думать и что делать (на самом деле этого мгновения не хватало ни на мысль, ни на дело), и наконец все принялись плакать, смеяться и обниматься, перебирать четки и воодушевленно осенять себя крестным знамением. Лишь один Андре сохранял бдительность, и вместе с ним – странные существа, и все они смотрели только на Марию. Под тонкой кожей ее лица концентрическими кругами шли от глаз и вздувались темные прожилки, все черты напряглись от необыкновенной сосредоточенности, вызвавшей у посланцев небес новый прилив почтения. Андре слышал, как они перешептываются на неведомом языке, всем своим видом выражая удивление и восхищение, и видел, что они выстроились вокруг нее, как гвардия вокруг главнокомандующего. И тогда Мария обернулась к Андре и сказала:

– Вперед!

Но прежде чем войско тронулось в путь, она призвала к себе отца Франциска.

Жизнь отца Франциска покачнулась вместе с белоснежным занавесом. С началом таяния снега к нему вернулся венчик цветка, бывший с ним в тот час, когда Евгению предавали земле.

Три дня назад он знал только, что венчик – это составная часть любви, охватывающей территорию гораздо большую, чем казематы души. Но в волшебном мерцании снежинок сквозила квинтэссенция вселенной, и смысл собственных проповедей явился ему наконец с библейской очевидностью. Почему именно ему, верному слуге идеи разобщения небесного и земного, с такой неслыханной силой открылась вера в неделимость мира? Именно это угадала в нем Мария, именно поэтому она захотела, чтобы он шел рядом с ней вместе с Андре. В чудовищном озарении огромность грядущего конфликта пронизала ужасом каждый живой атом в его сознании. Люди будут терять близких и мучиться от неожиданных предательств, переживать невиданные бури, дрожать в нечеловеческий холод и, блуждая в потемках страшнейшего дьявольского морока, вдуваемого в человеческие уши, утратят всякую веру и изведают ледяные столпы и неисцелимое отчаяние. Но не для того он внезапно увидел два тысячелетия душевных метаний, чтобы сдаться на милость страха. Дрожь прошла по нему, а потом сменилась надеждой маленького мальчика, игравшего когда-то в траве у ручья, и он понял, что все разобщенное – воссоединится, раздробленное – сложится, иначе все умрут. Отныне самое важное – это желание сберечь единство живого.

Итак, все направились по дороге к выгону и встали в нескольких метрах от холма, где развернулась ружейная битва. Женщины остались в церкви, но отец Франциск шагал вместе с Андре и Марией во главе отряда, и люди уже не удивлялись соседству с единорогами и дроздами. Никто не имел при себе оружия, но все готовы были драться голыми руками и, главное, подозревали, что у их союзников достанет средств в момент завершения дела. Снежное небо двигалось вперед вместе с отрядом, и те, кто хоть немного соображал, понимали, что именно с его помощью Мария удерживает анклав, где могут сражаться бойцы, возникшие из поменявшихся местами земли и неба. Они дошли до холма и увидели, что дела у Жежена и трех его парней плохи. Хотя вода спала, им некуда было отступить из-за окруживших и жестоко обстреливавших их врагов. Когда раздались первые выстрелы, они укрылись за гребнем земли, но картечь просвистела совсем близко, и враг обошел их с флангов. А ведь они бились вчетвером против пятидесяти, и, хотя несколько злодеев и упали, ясно было, что наши держатся чудом, а один из них лежит на земле и едва шевелится. Только ценой героического сопротивления не дали они передавить себя, как мокриц. Тут идущие на подкрепление почувствовали, как в них растет праведный гнев, какой вспыхивает всегда при виде неравного боя. А они рассчитывали, что и союзники горят тем же негодованием и тем же желанием восстановить справедливость, и потому не удивились, когда гнедой конь наклонился к Марии и сказал ей несколько слов. Сопровождавший их жест делал слова кристально ясными. Они означали: «Позволь нам закончить работу». Она кивнула.