Дмитрий Рузанов - Выродок. Часть первая

–Ну…? И где этот ваш спаситель? – насмешливо поинтересовался доверенный.

–Здесь! – уверенный голос чужачки, несколько сбил спесь с Лохмотя, а заодно и несколько успокоил варщика. – Эй, ты, – продолжила она, безошибочно угадав в немом Фильте дворового служку, – прими мула, только не вздумай пока распрягать! Я смотрю, здесь не слишком рады гостям…

– Отчего же? – засуетился Касам. – Добро пожаловать в дом… может вина с дороги? – варщик сиял как новенький толль, и было видно, что дороже новой постоялицы для него сейчас никого нет. Чужачка прошла за ним в придомную, откуда, миновав узкий коридор, они попали в главное помещение кашеварни-едовую. Здесь и заключал свои сделки Одноухий Касам. Большая комната была чистой и довольно светлой, в углу чернел обугленный зев очага, не нужного по причине жаркого времени. Напротив окна на стене, висела чудовищных размеров голова сома с открытой пастью. Длинные усы были вытянуты в разные стороны параллельно полу и закреплены гвоздями. Видимо от этого чучела кашеварня и получила своё название. Отодвинув увесистый табурет, Касам уселся за один из трех круглых обшарпанных столов. Лохмоть пристроился рядом, а Грошик, прошмыгнувший в последний момент, затаился под лестницей, ведущей к комнатам постояльцев на втором этаже. У этой лестницы остановилась и пришлая, всем своим видом выражая нетерпеливое ожидание.

–Значит, барна хочет здесь остановиться…,-сияя, бормотал Касам. – Ну что ж, условия у меня обычные, живи сколь угодно, плата, значит, положена будет такая-полтолля в седмицу вместе с содержанием твоего мула. Комната наверху, харчуемся мы три раза в день, воровства не боимся: вот уважаемый Лохмоть не даст соврать, – Касам важно кивнул в его сторону. – Если устраивает, милости просим…

Грошик ойкнул под лестницей и тут же зажал себе рот. Одноухий видимо за прошедшую ночь пропил все свои мозги, если решился назвать такую плату. В том же «Рыбном месте» цены были вдвое ниже и кормили там, кстати, не в пример посытнее. Старый варщик, небось, посчитал, что гостья не знает местных условий и ее можно дурить, как душе будет угодно. Ага,…не знает она, как же! У столба зазывального вела себя так, будто приходилось ей в Заводи останавливаться через две седмицы на третью, да не просто останавливаться, но еще и проживать какое-то время. Эх, не успел перемолвиться с Касамом, не обсказал ему про барну, а потому развернется она сейчас и поминай, как звали! Грошик был так огорчен, что чуть не пропустил дальнейшее.

Здесь два толля, варщик, – пришлая вертела монету между пальцами, – условия приняты.

–Э-э-э, постой, постой, – неожиданно протянул Лохмоть. – дорогой Касамчик, ну нет у меня убежденности, что эта…, скажем так, фигура действительно та, за кого себя выдает. Может ты нанял какого-нибудь показушку, а сейчас перед нами представление разыгрываешь? И денежки у нее из тех, что ты сам ей дал?! Мне уверенность нужна, что ты, Одноухий, не пытаешься от нас открутиться. Я надеюсь, ты не забыл, что показушки местные мне хорошо известны, может, поэтому лица то у неё и не увидеть,– и он решительным шагом направился к прибывшей.

Двухтоллевик сверкнул в воздухе, опустившись на стол прямо перед оторопевшим варщиком, и он машинально прихлопнул его ладонью. Одновременно с этим чужачка откинула наголовник и шагнула навстречу доверенному:

–Ну? – гостья нервно засмеялась. – Ты и теперь думаешь, что тебя разыграли?!

В комнате наступила мертвая тишина. Лохмоть попятился назад, забыв, о чём он только что говорил, а Касам так и остался сидеть с открытым ртом. Грошик же подскочил от неожиданности, при этом больно приложившись затылком о деревянную ступень. Но боли зазывала не почувствовал, во все глаза пялясь на открытое лицо пришлой. На нем не было следов болезни или синяков – лишь небольшой шрам в уголке лба – да и уродиной она не была. Все было гораздо хуже. Она была эльмой.

Не так уж много времени прошло с той поры, как гномий народ и эльфы, разбросанные судьбой по всем уголкам Обители, прекратили истребительную войну. Эта вражда передавалась в двух народах от отца сыну и от матери дочери. Первопричины уже никто не помнил, она потерялась далеко в столетиях кровавых боев, коварных вылазок и победительных пиров. Временами заключались перемирия, но мельчайший пустяк нарушал хрупкое равновесие и опять по всем заселенным землям эльфы драли гномьи бороды, а подгорцы гордо носили на поясах косы поверженных эльфов. В одну такую пору Орьенгорд-тогдашний владыка Нагорных пустошей – решил унизить своих врагов, покусившись на самое дорогое, что было у эльфов. Известно, что гордые жители лесов вели свой род от Великого дерева, и в каждом эльфийском селении было место, где стоял потомок святыни, взращённый из его семян. За ним ухаживали, делились радостями и горем, спрашивали совета в особо трудных делах. Но занимались этим лишь женщины. Мужчины же приходили в капище только после обряда взросления. Именно там совершалось таинство продолжения рода, и зачатый под деревом первенец считался его прямым наследником и являлся неприкосновенным. Если же ребенок из-за недогляда умирал, его родители становились безродными. Нет, их никто не изгонял, они продолжали жить в селении, могли ещё нарожать детей, участвовали, как и все, в походах и охоте. Но уже никогда «потерявшие веру» не могли воспользоваться защитой Рода и говорить наравне с другими на родовых советах.