Константин Толстов - Один миг вечности, или Экзистенциальная повесть о человеке

"Стрелять из орудия по одному человеку? В городе? Посреди людей? Это совершенное безумие! Столько свидетелей! Кто? Зачем? Безумие!" Мысли его неслись вместе с ним, он не мог понять, зачем нужно вот так убивать человека прямо на улице. И почему этого нельзя было сделать иначе.

Он обернулся на бегу. Бронемашина снова показалась в поле зрения и наводила свое страшное орудие. Игорь ускорился, но до следующего спасительного угла было еще около двухсот метров.

Он зажмурился.

Судьи

Старейшина Ниак проснулся от стука в дверь. Он резко приподнялся на кровати и поглядел на старинную дубовую створку двери – от ударов по ней металлическое кольцо подскакивало со звоном.

Он прочистил горло и зычным, начальственным голосом крикнул:

– Войдите!

Дверь отворилась, и в проеме показался невысокий мужчина в возрасте в старинной одежде: на нем были грубые высокие кожаные сапоги, какие носили моряки в старину, полотняные темные штаны и рубаха с распущенным воротом. Поверх одежды на нем был накинут короткий плащ, завязанный золотым шнуром. Человек был совершенно лыс и носил острую испанскую бородку и изящные черные усы. Глаза его горели возбуждением, как и его богатые перстни на пальцах.

Старейшина обратился к нему первым:

– Я вижу, что тебя привело что-то срочное. Говори скорее, Гор.

Лысый мужчина с поклоном торопливо заговорил:

– Старейший, пришла весть о новом Судье. Он только что был инициирован.

– Судьи появляются в нашем мире не столь уж редко, пусть и по меркам людей не столь уж часто, неужели ты разбудил меня из-за такого пустяка? Не вселяй пустую надежду в мою старую душу, Гор.

– Старейший, мы должны забрать его и проверить сами, но пока мы склонны считать, что он не просто Судья, а…

– Молчи, ни к чему произносить это вслух. Дай мне минуту, и я отдам распоряжения.

Гор был взволнован, это было видно по его расширенным глазам и тяжелому дыханию. Старейшина с редким для себя удивлением отметил, что давно не видел Гора таким – этот древний человек бывал в ужасных передрягах и оставался спокойным и рассудительным, однако, сейчас его действительно было не узнать.

Старейшина произнес негромким властным голосом:

– Слушай меня, Гор, и исполняй мою волю и то, ради чего мы служим.

Лысый Гор никак не мог перестать поражаться тому, как звучит голос Старейшины и как его облик поразительно подходит к нему. Ниак выглядел как мужчина сорока пяти или пятидесяти лет – немолодой, но еще крепкий. В свете зажегшихся ламп были видны гладкие блестящие черные, как крыло ворона, волосы, которые переходили в белую, почти снежную седину на висках и затылке. Все лицо Старейшины и особенно его глаза источали силу, мудрость и несокрушимость – в его глазах словно таилась бездна времени, и казалось, что если продолжать смотреть в них, можно потерять силу воли и полностью подчиниться.

Хотя Старейшина и спал, он был одет в черную робу с капюшоном, которая опустилась до пола, когда он встал с кровати. При этом было видно алую бархатную подкладку робы.

Старейшина не спеша обулся в мягкие кожаные туфли и продолжил с легкой улыбкой.

– Иди и собери совет – пусть будут Эрнест, Джон, Медведь, также позови моих сыновей. И еще, пожалуй, пусть Змей.

Гор с поклоном удалился. Он уже успел восстановить самообладание и теперь решил полностью реабилитироваться в глазах Старейшины.

Ниак в задумчивости прошелся по комнате.

Хотя слово "комната" плохо подходило для этого помещения. Скорее это можно было назвать залом – помещение было около пятнадцати метров в длину и десяти в ширину. Потолок уходил далеко ввысь, теряясь где-то во мгле. Войдя в этот просторный зал, гость попадал в покои самого Старейшины – здесь он спал и иногда работал. Хотя часто его можно было найти в библиотеке, командном пункте или на собраниях, здесь также были устроены огромные стеллажи вдоль одной из стен, заполненные разнообразнейшими томами, как старыми, толстыми фолиантами в потускневших, истрепанных переплетах, так и новые книги, написанные современными писателями, мыслителями.

Стеллажи располагались по всей левой от входа стене – тома составляли пеструю мозаику, пересеченную темными от времени полосами дубовых полок. На правой стороне находилась кровать – вполне обыкновенная деревянная кровать с белыми простынями и подушками. Когда Ниак подошел к стене и нажал на небольшой тумблер, кровать плавно уехала в стену, расширяя пространство зала. Дальнюю стену всю завешивали тяжелые портьеры – они ниспадали с высоты потолка благородными бордовыми волнами.