Андрей Мансуров - Под игом чудовища

Тридцатифутовые стволы – от курайской ели. То есть – просмолёны насквозь. (Поэтому когда ворочали их, казалось, что это не деревья, а мраморные колонны – тяжеленные до ужаса!) Зато их вкопанные части не сгниют в земле ещё лет этак триста… А от того, чтоб кто-нибудь попробовал забраться прямо по ним, защищены надёжно: промазаны с наружной стороны. Хеклом.

Пехота быстро заняла позиции у второго, ближайшего к редутам, рва, забравшись на насыпи, имеющиеся перед траншеями, и рассредоточившись в цепь. И приготовив копья. Борис и все его соратники из третьего отделения тоже растянулись в цепь, встав за спинами легших наземь пехотинцев. Три метра длиннющей ямы и ещё полтора – насыпи за мощным плетнём, и поставленные стоймя фашины – достаточно хорошая защита от тварей. Особенно, раз те – без осадных лестниц, мостков и луков!

Что само по себе казалось достаточно странным, учитывая предыдущие нападения. Ну, с теми, первыми обезьяноподобными, и вторыми – совсем уж обезьянами. Про крыс и летучих мышей вспоминать смысла нет – против таких противников валами и рвами не защитишься. Правда, и хлопот они доставили всё же поменьше. Но вот теперешние твари…

Борис невольно ловил себя на том, что рука тянется всё время к затылку – помочь мозгам думать. А думать никто пока не мешал. И время тянулось чертовски медленно. Казалось, с тех пор, как они прибежали, заняли места и отдышались, прошли часы, хотя внутренне Борис отлично понимал, что пока в ожидании прошло не больше десяти минут. Солнце, поднявшееся над равниной, освещало поле будущего боя отменно. Единственное неудобство – оно же и нагревало спину и бок, прикрытые кирасой так, что струйки пота вскоре начали прокладывать себе дорожки вниз, у пояса сливаясь в одно неприятно мокрое, и холодящее тело, пятно.

Ничего: во время схватки ему будет не до этих привычных мелких неудобств. Пусть казённое обмундирование и не всегда удобно, и тяжеловато, зато вот именно – защищает. Жизненно важные органы и части тела. Оставляя свободными руки.

Дозорный, стоящий на высоченной башне дозорной вышки, вдруг заорал во всё горло, и принялся истово наяривать, колотя изо всех сил в маленький колокол, подвешенный к стропилам вышки, и оглашая поле будущего боя поясняющими выкриками: «Вон они! Бегут!», дублируя уставной сигнал колокола.

Ну вот. Сейчас начнётся!

Борис встал поудобней, поёрзал носками и каблуками сапог, удобней зарываясь в утоптанную землю бруствера. Для меткого и сильного боя из его массивного оружия нужна не твёрдая рука, и не меткий глаз… А – уверенная и надёжная стойка!

Через пяток минут из-за длинного плоского увала в дальнем конце поля показался противник – он и правда, двигался разрозненно, поодиночке, и без какого-либо намёка на упорядоченное боевое построение.

Борис невольно прищурился, чуть поворачивая голову то влево, то вправо – чтоб лучше видеть. Да, видно теперь хорошо. Действительно, твари бегут без вот именно – строя, хаотично, и расстояние между отдельными воинами доходит до десяти шагов. Странно. И наивно: от прицельного поражения из луков такой строй, даже с рывками и прыжками бегущих в разные стороны – не спасёт! И враги не могут этого не знать. Проверяли уже. Нет, не совсем так: это их предшественники проверяли. А знает – их хозяин.

Теперь Борис думал, что хорошо, что они, то есть, армия, построили десять лет назад, после самого первого нападения обезьяноподобных, тын из пятиметровых брёвен. Выводящий стремительно несущегося врага прямо к Валу. И пусть этот тын охраняет поверху всего один батальон, рассредоточенный по длинным мосткам, проходящим по всей тыльной его стороне, на метр ниже заострённых концов по всей его двухмильной длине, такой защиты вполне хватает, чтоб проконтролировать и пресечь попытки любого проникновения. Да и зачем бы противнику лезть под убийственный огонь, и штурмовать скользкие высоченные брёвна, если впереди открыта вся огромная равнина Ундинос: забегай – не хочу!

Но это только хитро рассчитанная их Штабом тактическая уловка: на самом-то деле, из-за увала и не видно, что узкое и кажущееся легко доступным горлышко равнины, там, в глубине, надёжно перекрыто. И тот, кто оказался зажат между руслом трёхсотфутовой глубокой и полноводной реки, и пятнадцатифутовым частоколом тына, вдруг поймёт, что оказался в бутылочном горлышке, перед отлично продуманной и организованной, и даже дублированной, линией обороны! До этого – просто невидимой!