Иар Эльтеррус - Безумству храбрых

Облака бежали над поросшим сухой травой полевым аэродромом, обещая скорый дождь, легкий ветерок немного облегчал удушливую жару, а июль 42-го выдался жарким. Особенно последняя декада. Впрочем, до жары ли было усталым пилотам? Отнюдь…

Советской армии пришлось оставить Донбасс и Ростов-на-Дону, отступив на левый берег Дона – слишком сильным оказался натиск немецких войск. Тимошенко не смог справиться, не удержал плацдарм. Выжившие в страшных боях рядовые от усталости едва не падали, но все равно держались до последнего – слишком хорошо знали, уже знали, что принес враг на родную землю. Слухи о творимом немцами на оккупированных территориях любого заставляли сжимать кулаки от ярости и драться, не жалея себя. Одна Хатынь чего стоила… Такого не прощают.

Немного в стороне от летного поля лежал у рощицы в тени чахлых деревьев человек в летной форме и задумчиво жевал сорванную только что травинку. Не слишком высокий, коренастый, очень широкоплечий. Черты лица рубленые, жесткие, холодные глаза светло-голубые, короткие волосы темные.

Он не обращал ни малейшего внимания на то и дело проходящих мимо пилотов и техников, они тоже предпочитали не беспокоить недавно вернувшегося с боевого вылета человека. Тем более этого человека – с капитаном Анатольевым в n-ском ИАПе предпочитали не связываться. Слишком острый язык, абсолютное неприятие авторитетов, способность заставить подчиниться любого, даже имеющего более высокое звание. Да и в морду дать он не стеснялся, в случае чего, и это почему-то сходило ему с рук. Наверное, потому, что летал Анатольев, как бог. То, что он творил в воздухе на своем ЯКе, казалось попросту невозможным, ни один другой пилот не мог повторить его трюков. И немцев поэтому капитан бил лучше всех, на его счету было больше сбитых, чем у любого другого из полка.

Анатольев придвинулся к дереву и сел, опершись спиной об ствол, затем достал из поясного планшета короткую толстую сигару и закурил. Все вокруг поражались, не понимая откуда он берет во время войны сигары, да еще и в таком количестве – угощал ими капитан любого желающего, но они были настолько крепкими и вонючими, что желающих почти не находилось. На вопросы, даже вопросы особиста, капитан что-то нехотя бурчал о ленд-лизе. Как ни странно, особист поверил и отстал, хотя обычно убедить его в чем-либо было почти невозможно. Некоторые суеверные летчики даже поговаривали, что Анатольев колдун – уж больно ему везло.

Капитан на россказни не обращал ни малейшего внимания, он вообще говорил с кем-либо сугубо по делу, никто ничего не знал о его близких, но воевал Анатольев с такой яростью, что становилось ясно – его семья, скорее всего, погибла. Не может человек совершенно не иметь инстинкта самосохранения, а Анатольев его не имел – творимые капитаном трюки не раз едва не вызывали инфаркт у командира полка, подполковника Терещенко. Да о чем речь, капитан столько раз бросался в самоубийственные атаки, что другие пилоты уверились – он ищет смерти.

– Опять наш «колдун» сигары свои вонючие шмалит… – скривившись от едкого дыма, проворчал проходящий мимо рощицы лейтенант Гоглидзе, высокий худой грузин.

– Бр-р-р… – поежился старший лейтенант Сомов. – Дня три назад курева не было, так я сдуру у него сигарку попросил…

– Да ну? – оживился идущий позади них техник Панкратыч, плотный усатый мужичок лет пятидесяти, мастер на все руки. – Нешто кто в полку не знал, что енти сигары курить низя?

– Да слыхал я, но сам раньше не пробовал… – смутился Сомов. – Курить хотелось до смерти! Он дал с лыбой кривой, глядя на меня, что на того таракана. Я затянулся и чуть не сдох. Как это курить-то можно?! От одной затяжки кишки в узел завязались!

– «Колдун» как-то курит, – хмыкнул Гоглидзе, покосившись на безмятежного Анатольева, окутанного клубами сизого дыма.

– Самолет вчерась он снова угробил, – вздохнул Панкратыч. – Мне Демченко жаловался, что больше пяти сотен пробоин, возле кабины усе в лохмотья, а сам он целехонек. Точно колдун!

– Колдовства не существует, – с апломбом заявил Сомов. – Как и бога.

– Ну, не существует, так не существует, – не стал спорить техник, втихомолку повертев пальцем у виска, ему до измышлений комсомольцев дела не было, в бога старик верил и в церковь по возможности захаживал.

– Народ, идем в столовую! – помахал издалека младший лейтенант Ермолаев, совсем еще мальчишка девятнадцати лет отроду. – Повара обещались сегодня плов узбекский сварганить! Мне сказали, чтобы всех позвал.