Василий Русин: Цитадель

– Мне снился день, когда мы были мальчишками, и ты сорвался с крыши мельницы—

– И это тебя напугало, брат?—

– Нет, по крайней мере, не только это. В моем кошмаре было кое-что еще. Мне снилась ведьма. Она преследовала меня в темноте. От нее пахло горелой плотью и страхом.

– Знаешь, ты нашёл лучшее место для того, чтобы видеть кошмарные сны.

Крепко схватив Виндсноу за плечи, крепыш рывком развернул его к себе.

– Не смешно, брат.—

***

– Есть легенда, брат мой, – голос уставшего волшебника был тих, и чтоб не мешать ему, само пламя костра умолкло, давая возможность путникам хоть немного отдохнуть.

– Волшебство, будто нити, окутывает наш мир, и мы, волшебники, получаем наш дар удивительным образом. В тот миг, когда душа с самых вершин небес скользит к едва рожденному ребёнку. В это самое мгновенье, с его первым криком и счастливой улыбкой матери ребёнка наполняет Она. Будто одежду, примеряет на него судьбу и Дар, от того и горьки его слезы. Та самая чудесная, искра волшебства. И от того, научится ли ребёнок с самого детства жить с ней, не отринув, не выронив, как бесполезную игрушку, зависит, быть ему волшебником, или нет.

– Хм, значит, я выбросил свою искру?

– Да, брат, либо она потухла от того, что ты перестал её слушать.

– И всё-таки ты начал с легенды, а перешел на нас.

– Нет, нет, дай договорить. Все то, что я тебе рассказал, относиться лишь к обычным людям, как ты и я. Родился, получил дар. Оставил или выбросил. Но есть и другой путь.

Костер заискрился магическим светом. Ярче прежнего. Темнота в страхе прижалась к своду пещеры. В нем, в ярком пламени, когда-то давно, во время сотворения мира, бушевали ярчайшие из искр. Судьбы и силы великих колдунов. Пламя костра вспоминало, как их судьбы были едины с ним. Вспоминало, как гасло в тот миг, когда погибал смертный волшебник. И когда сердце колдуна переставало биться, ветер уносил прочь пепел костра, черные слезы по бесконечно одинокой душе.

– Наконец то разгорелся, – крупные руки почти коснулись языков пламени. Тепло разогнало кровь, и на жестком лице заиграла улыбка.

– Видишь, брат! Во мне всё же есть «искра», пламя не жжет меня!

– Эта легенда о даре всегда разжигает пламя ярче и наделяет его добротой к живым. Не в твоей искре дело.

– Но всё же!..

– Дай мне закончить, – перебил волшебник.

– Хорошо, – почти безразлично буркнул воин.

– есть те, кто получают свой дар иным образом. Причины могут быть совершенно различными. Будь то злоба, съедающая душу до тленной пустоты. Горе, невыразимой тяжестью сминающее волю и застилающее взор гибельным полотном. Пути различны, но исход один. В самый тягостный и тёмный миг. Стоит только поддаться, бессильно опустить руки. Проклясть свою судьбу, плачевную участь, в один миг измениться всё. Для такого человека преобразиться весь мир. На помощь ему придут так называемые высшие силы. Бесы, лестью и похвалой найдут дорогу к сердцу отчаявшегося, демоны подымут с колен несчастного, у которого не будет уже ничего общего с родом человеческим. Так на свет появляются ведьмы и тёмные колдуны – чернокнижники.

Пока волшебник говорил, он ни разу ни оторвал взгляда от живого огня. Но теперь, будто вернувшись с высот книжных истин, он с грустью посмотрел на своего уснувшего брата. Как давно он уснул? Что из того, что говорил Виндсноу, он успел услышать? Считал ли он это знание ценным? Будто стена огня пролегла меж двумя родственными душам. Стена огня.

Пепел, холодная слеза пламени, легла волшебнику на ладонь. Он внимательно рассмотрел его, растер пальцами. Подул, ветром отправив пепел, прочь от себя.

***

Баю-баю, мой малыш, сладко спи, родной,

Буду я, пока ты спишь, твой беречь покой.

Буду песенкой своей горе отгонять,

От печалей и скорбей зорко охранять.

Злого времени рука сон похитит твой.

А сейчас усни пока, баю-бай, родной.

Когда он очнулся, был уже вечер. Три дня мальчик лежал, не открывая глаз, будто крепко спящий. Родители по очереди несли вахту у его постели. Брат же не находил себе места. Он боялся показаться родителям на глаза и во всём винил себя. «Летуна» он сломал в приступе гнева, ярости и боли.

Что-то изменилось внутри мальчугана, но что? Точно ответить он не мог даже самому себе. Он осторожно повернул голову. Рядом с его постелью, на плетеном кресле, укрытая пледом, спала мама. Неподалёку трепетала лучина, нервно борясь за свою жизнь. За спиной матери стояла старуха. Мальчик смотрел на неё. Она на него. Казалось, она говорила что-то, тянула к нему свои руки, но по какой-то неясной причине не могла подойти. Мальчик как ни силился, не мог расслышать её слова. Будто бы мама в кресле мешала бабушке подойти поближе и что-то сказать ему. Мальчик приподнялся и поманил её к себе. Она сделал шаг.