Александр Верт - Демон против правил

– Госпожа…

Витория обернулась почти зло, но сразу смилостивилась, увидев жертву своей бестолковости одетой и стоявшей на коленях у кресла.

– Чего тебе? – спросила Витория, понимая, что могла опять чего-нибудь упустить.

– Я могу спросить?

«Ты уже спрашиваешь!» – раздраженно подумала Витория, все еще злясь на себя, но строго ответила:

– Спроси.

– Вы оставите меня при себе?

– Конечно, оставлю! – совсем зло, ответила будущая демоноборка.

Раб вдруг склонился к полу, подложив под лоб свои ладошки. Решив, что сейчас начнутся идиотские благодарности, Витория заранее закатила глаза, но раб ее удивил.

– Если вы меня оставите, умоляю вас, лучше запретите мне говорить, – сказал он внезапно. – Вам не будет нравится то, что я говорю, и вы будете злиться. Я и так вам не нужен, а если буду еще и раздражать, то шансов выжить у меня не останется.

Витория ошарашенно моргнула, поражаясь такой логике, а как на нее реагировать, не знала. В ее мире у рабов нет логики, только приказы. К таким крушениям реальности после похорон отца она была совершенно не готова.

– Если хватает воли для того, чтобы болтать, хватит и на то, чтобы это контролировать, – строго ответила она, просто чтобы пресечь дальнейшие разговоры и получить возможность все обдумать без раба рядом.

Только он то ли не понял намека, то ли намеков не понимал вовсе. Поднял на нее умоляющие глаза, скривился и прошептал:

– Шутите? После ста лет молчания и контролировать, я же…

Он осекся, опустил голову и произнес.

– Я уже говорю то, что вам не нравится.

Витория нахмурилась. Сам факт этого разговора ее злил. Своих эмоций она решила не скрывать и четко заявила:

– Мои приказы не должны обсуждаться!

Раб посмотрел на нее испуганно, тут же закрыл рот и снова коснулся лбом сложенных на полу ладошек.

– Да, госпожа, – ответил он тихо уже в таком положении.

Витория же строго продолжала:

– А теперь встал и ушел к себе, я и так потратила на тебя много времени.

Экатор робко посмотрел на нее, хотел, видимо, что-то сказать, но только поджал губы, встал осторожно, но не выражая никакого недовольства, и шагнул к двери, только тут Витория внезапно вспомнила, почему вспылила, и остановила его:

– Постой, а что это за придурковатое кивание было, когда я сказала о твоем мире?

Экатор обернулся и на лице у него появилась самая настоящая обида, словно все что было до являлось нормальным, а теперь она его оскорбила своим вопросом.

– Почему придурковатое? – очень тихо спросил раб, глядя на нее огромными обиженными глазами ребенка, у которого отобрали конфеты.

– Рабы ничего не помнят о своей родине, – безапелляционно заявила Витория.

Красные глаза Экатора округлились.

– Вы не читали мои документы? – спросил он с ужасом.

Витория только глаза прикрыла, понимая, что теперь всю степень ее невежества понял даже раб, но к столу шагнула, чтобы посмотреть на бумаги.

«Призван в возрасте пятнадцати лет», – гласила соответствующая графа и заставляла Виторию только рот открыть от изумления. Она-то точно знала, что отец и в три года считал демона слишком взрослым, а тут пятнадцать, но и ошибок в своих бумагах покойный Лио-Йен не допускал.

Не успела Витория осознать увиденное, а раб снова подал голос, только теперь уже очень учтиво, без обиды и недоумения.

– Это самые не важные из записей, – сообщил он. – Есть важнее и подробнее. Ваш отец писал о создании раба, вроде меня.

Виторию от такой формулировки передернуло, хотя она прекрасно понимала. Ее отец создавал рабов, иного определения быть не могло. Призывал, подчинял, воспитывал и продавал их, как безупречных слуг для умных магов, при этом никогда всерьез не заботился, кто именно покупатель и для чего ему раб, а потом после зверств очередного идиота приходится вызывать отряд демоноборцев, чтобы избавились от обезумевшего опасного раба. Только теперь она подумала, что, если этот раб останется при ней, ему тоже придется насмотреться, хотя, быть может, и здесь он видел предостаточно.

Тем временем Экатор подошел к картине, за которой прятался сейф, коснулся ее, чтобы снять, но вдруг замер. Ошейник на нем вспыхнул и, окатив его коротким, но болезненным разрядом, снова исчез. Витория только поморщилась, видя, как раб осторожно убирает руки от картины.

– Простите, госпожа, – дрогнувшим голосом прошептал он, зажмурившись. – Прежде мне было разрешено свободно перемещаться по кабинету и брать любые бумаги, которые нужны для дела. Это не считалось самоволием, поэтому я… Простите.