Дмитрий Красько - Когда умирают боги

– Ланями и львами, – ностальгически закатил глаза вернувшийся с новой порцией пива Геракл.

– Если ты найдешь мне во всем Приморье хоть одного льва, – категорично проговорила Афина, – я живьем съем мою сову.

– Это я Грецию вспомнил, – успокоил ее Большой Гера, но сова тревожно кулдыкнула и на всякий случай перелетела с правого плеча Афины на левое. Хотя в качестве защиты от поедания этот маневр никуда не годился. Впрочем, я уже говорил, что не понимаю, почему она стала символом мудрости.

– Не надо вспоминать Грецию, – отрезала Афина, снова ставшая сама собой – вернее, той, какой ее все из нас помнили. – Греция осталась далеко. И в прошлом, и по километражу. Нам сейчас нужно определиться, что делать дальше. Каким образом избежать других смертей.

– Предупредить всех нужно, – сказал Шустрый Гера. Самое ожидаемое предложение с его стороны. Кому, как не ему, Вестнику Старика, могла прийти в голову эта мысль? Тысячелетиями проживая на Олимпе, он отыскивал тех, кого поручал найти Зевс, и передавал им то, что поручал передать Зевс. Мальчик на побегушках. Правда, не у кого-нибудь – у самого Громовержца.

– Зачем? – резко спросил я.

– Что ты имеешь в виду?

– Зачем предупреждать их об опасности? Если вы можете чувствовать друг друга, значит, все уже знают, что Зевса, Аполлона и Афродиты больше нет. Спорю – они пришли к тем же выводам, что и вы?

– Они не знают подробностей, – возразила Афина.

– Для того, чтобы насторожиться, подробности не нужны. К тому же обстоятельства смерти у всех троих разные. А при таком раскладе подробности только повредят, потому что каждый будет примеривать их на себя. Убийца же – если он есть – довольно умен и каждый раз изобретает новый способ устранить жертву. Поэтому, если я буду опасаться мяча для гольфа, пули или грабителей в темном переулке, меня очень просто будет отравить или подстроить автокатастрофу.

– Что ж, ты прав, – согласился Прометей. – Но нам все равно нужно что-то предпринять.

– Я не знаю, что вы могли бы предпринять, – честно признался я. – И я не знаю, как вы меня нашли…

– Я тебя тоже могу чувствовать, – Шустрый Гера скромно потупился.

– … и зачем вообще меня сюда позвали, – проигнорировав его признание, докончил я.

– Что значит – «зачем»?! – неприязнь Афины, которая на протяжении всего разговора ощущалась почти физически, растворилась в ее безмерном удивлении. – Ведь ты один из нас!

– Давно?

– Но ты все равно олимпиец!

– Брось! – я поморщился. – Никогда и никто из вас, родственников Зевса, не считал меня полноправным обитателем Горы. Да это, наверное, так и есть. Я прожил среди вас долгие тысячелетия, но не научился чувствовать других на расстоянии. Я чужак. Я из Фракии. Я из другого Пантеона. Так что, говоря начистоту, ваши проблемы меня не касаются.

– Иными словами, ты думаешь, что убийца до тебя не доберется, раз ты не наш кровный родственник?

– Не самое тонкое замечание для богини мудрости, а? На самом деле мне все равно – доберется он до меня или нет. Я прожил огромную и, на мой взгляд, не самую плохую жизнь. Если мойры решат, что она должна закончиться – что ж, так тому и быть.

– Мойры определяют направление, а не путь, – мягко проговорил Прометей. – Только тебе решать, какой дорогой ты в этом направлении пойдешь. Выберешь ли разбитый проселок или великолепный автобан? А может, вообще предпочтешь идти пешком – через горы и овраги? Выбор за тобой. И уж тем более мойры не могут сказать, на каком километре своего пути ты закончишь движение.

– Угу, – проворчал я. – Они мне как-то об этом же толковали. Но мне все равно.

– Неужели ты ничего не понимаешь? – грозно нахмурилась Афина. Явно забыла, что мы восседаем не на Горе и она уже давно не зам Зевса по организационным вопросам. – Это люди, умирая, попадают в царство Аида и сохраняют надежду возвратиться под солнце. Богам такая роскошь недоступна. Умирая, мы исчезаем навсегда. Просто растворяемся во Вселенной.

– Я знаком с этой информацией, – я скупо улыбнулся. – Но не вижу, как это согласуется с тем, что я должен участвовать в решении вашей проблемы.

– И после этого ты удивляешься, что на Олимпе тебя считают чужаком?

– С чего ты взяла, что я этому удивляюсь? В конечном счете, я сам всегда старался сохранять дистанцию и не слишком сближаться с вами, чтобы не потерять право на собственное мнение – только что говорил об этом, забыла, что ли? Но пока я еще могу распоряжаться собой. А потому разрешите откланяться.