Ирина Фуллер - Эксплеты. Лебединая башня

Госпожа Дольвейн, или Сова, как некоторые звали ее, едва взглянув на девочку, упала без сознания. Когда женщина очнулась – всего через полминуты – ее глаза почернели.

Как потом рассказывали все, присутствовавшие при этом, еще до того, как Сова смогла вымолвить хоть слово, каждого в комнате охватил ужас.

– Мое сердце точно пронзило холодом, – говорил главный придворный лекарь.

– Мне никогда в жизни не было так… страшно, – признавался Бармотон, начальник королевской стражи, могучий воин, отправивший за решетку бессчетное количество убийц и воров.

Сова заговорила не своим голосом:

– Грядет страшная война. Тысячи падут мертвыми у стен Орделиона. Отцы и матери, дочери и сыновья оставят свои семьи и станут жертвами самой кровавой битвы за всю историю Ордора. Брат пойдет на брата, сын – на мать, ибо это будет гражданская война. Война страшнее, чем до Сола, нашего Первого Патера.

Никто из присутствующих не мог пошевелиться или вымолвить хоть слово. Все знали, что Сова способна видеть то, что не видят другие, угадывать правду за самой талантливой ложью и каким-то волшебным образом заставлять других верить в свои слова. Никто и на секунду не усомнился в том, что сделанное предсказание было Самым Настоящим Пророчеством. А к пророчествам в Ордоре относились со всей серьезностью.

– Ключ к миру, – продолжила Сова, – Омарейл Эйгир Доминасолис, дочь Афлейн. Покуда ни одна живая душа, кроме трех, не увидит ее лица, покуда она не увидит ни одного живого лица, покуда стена разделяет ее и Ордор, в королевстве будет мир.

Иногда Омарейл думала, что лучше бы Сова предсказала, будто от войны спасет смерть младенца.

Для наследницы престола были созданы самые лучшие условия. Пока она была малышкой, манеж, служивший ей кроваткой, прикреплялся к стене с двумя отверстиями. К отверстиям присоединялись длинные кожаные перчатки – только так родителям было дозволено ухаживать за дочерью. Они, наблюдая через зеркальное окошко, играли с ней серебряными погремушками, кормили при помощи фарфоровой бутылочки и давали коралловую соску с золотым держателем, если Омарейл плакала.

У принцессы всегда были самые лучшие, самые красивые игрушки. Ей регулярно читали книги, а когда она научилась читать сама – отстроили в ее покоях библиотеку. У нее были наряды и ленты, украшения и духи.

Но с самого детства девочка мечтала лишь о двух вещах: обнять родителей и покинуть свои комнаты.

Малышкой она думала, что так и устроена жизнь, что это совершенно обыкновенное дело – жить в одиночестве, никогда не покидать дом, не знать тепла человеческого тела. Но чем старше она становилась, тем отчетливее понимала необычность своего положения. И каждый раз перед сном она фантазировала, как могла бы, хотя бы на час, оставить свои покои, пройтись по замку, прогуляться по улицам Ордора.

Когда ей было двенадцать и Омарейл всерьез подумывала о том, чтобы выпрыгнуть из окна, ей предложили построить оранжерею. Пять месяцев шли работы, и вот в ее гостиной появилась еще одна дверь, которая вела в просторную комнату со стеклянными стенами и крышей. Снаружи все они были зеркальными, а изнутри Омарейл могла видеть небо, широкий разлив реки и каменные утесы, на которых возвышался Орделион. В оранжерее были посажены самые разные растения и сделаны дорожки, по которым принцесса могла гулять. Некоторые окна приоткрывались, позволяя ей ловить руками солнечные лучи.

К пятнадцати годам Омарейл будто бы смирилась со своим положением. Король и Королева все чаще говорили с ней о том времени, когда она сама станет править Ордором.

– После тебя престол унаследует тетя Акира. А через нее – Севастьяна, – объяснил как-то ее отец. – Она старше тебя на три года, поэтому, вероятно, по-настоящему твоими наследниками будут будущие дети Севастьяны. Как видишь, ситуация не так уж безрадостна.

Король сумел даже произнести это бодрым голосом.

– Это означает, что ты сможешь спокойно управлять страной, есть кому передать корону.

– Слава Солнцу! – язвительно откликнулась тогда Омарейл.

– Мы должны думать о будущем, оно принадлежит не только нам, – мягко включилась в разговор Королева.

Омарейл могла продолжить ехидно отвечать на слова родителей, но она понимала, что в этом почти не было смысла. Король и Королева находили в их положении не больше радости, чем она.

За эти годы она научилась смирению. Но это не означало, что она собиралась сидеть сложа руки. Взрослые яростно ограждали Омарейл от «тлетворного влияния» и скрывали от нее многие вещи, боясь «повредить психику». Сама же она живо интересовалась обычной жизнью, старалась узнать как можно больше о том, как был устроен быт простых людей. И более прочего ее интересовали отношения между людьми. Севастьяна тайком приносила ей запрещенные книжки, но и в них было мало жизни.