Ли Виксен - #Охотник на волков

Бабушка захихикала. Это и меня заставило засмеяться. Мы были как две заговорщицы, замешанные в одном злодействе.

– Ну, так что? Ты правда умрешь?

– Умру, деточка. Но это не главное. Главное то, что здесь, – постучала она мне по голове согнутым узловатым пальцем.

– Тут голова, – проговорила я немного неуверенно.

– Многие думают, что мы любим сердцем, – бабуся положила руку на левую сторону груди, скрытую под тысячей кофт. – Но на самом деле истинная любовь всегда в голове. Когда не остается от человека даже праха, когда нет ни одной его вещи, все, что о нем остается, – это память. Ты ведь будешь помнить меня, котеночек?

– Да, бабуля. – Я почувствовала, что мы обсуждаем что-то невероятно важное, но очень грустное. Уголки рта сами собой поползли вниз.

– Если однажды, когда тебе будет тяжело, ты вспомнишь, как мы хихикали в этой комнате возле камина и как тебе было хорошо – это и есть любовь. И эта любовь позволит мне жить вечно – вот здесь, – она еще раз постучала пальцем мне по голове.

– У меня в голове не очень много места, – растерянно сказала я. – Но живи там, пожалуйста, столько, сколько тебе надо!

Бабуля почему-то только рассмеялась моим словам:

– Достань-ка вишневый джем из буфета, детка.

Я развернулась и побежала к буфету из вишневого дерева. Секретному хранилищу моей бабули.

– Да не там, тыковка. Справа, за банкой с огурцами. Ты умираешь, деточка, твое тело умирает возле килиаза.

Я обернулась к бабуле:

– Что ты сказала?

– Да не там ищешь джем, дуреха. Эх, все самой. – Бабуля встала из кресла и прошла к буфету. – Забыла, что ли, где у нас сладенькое хранится? Тебе надо возвращаться, если хочешь жить дальше. Вернуться в тело.

– Бабуль? – жалобно произнесла я.

– Помни, что вишневый джем лечит тысячу болезней. Но он не поможет тебе вернуться. Дверь за тобой, пора прощаться.

Я взглянула бабушке в лицо. Какая она старенькая и сморщенная, но смотрит на меня с такой нежной любовью. Уже не на девочку, прижимающуюся к ее коленям, а на взрослую женщину, покрытую шрамами, изуродованную и изуродовавшую саму себя. В лисьей броне и запыленных сандалиях.

– Бабуль, – тихо сказала я. – Я так рада была повидать тебя снова. Ты у меня всегда здесь, – постучала я себя пальцем по голове.

– Ну и славно. А теперь иди, – указала она на дверь у меня за спиной. – Все будет хорошо, тыковка. Все будет ладно и складно.

Я почти развернулась к выходу из ее ветхого домика, когда заметила слабый отблеск света. Напротив входной двери, там, где у бабули всегда стояла прялка, появилась другая дверь. В настоящем доме моей бабушки ее никогда не существовало, а эта дверь была приоткрыта, и сквозь щель пробивался неяркий мерцающий свет.

– Бабуль, а что за той, другой дверью?

Бабушка хитро сощурилась:

– Девочка моя, ты всегда была такой шалуньей. Может быть, пора угомониться? Тебе пора отдохнуть. Взгляни на себя, совсем не кушаешь!

– Ну, бабу-у-ль…

Она сокрушенно покачала головой:

– Вся в мать. Постоянно нарушаешь правила. Все вброд, а ты против течения. Так вот что я тебе скажу, – грозно прибавила бабушка, но потом вдруг добродушно рассмеялась: – Так и надо, деточка! Этот мир надо рвать когтями и грызть зубами, отвоевывая свое. Давай-ка пошалим напоследок…

С этими словами она распахнула дверь у себя за спиной. Белый свет залил все вокруг.

Белую комнату наполнял нежный, струившийся будто от стен свет. Посреди комнаты на обычном стуле, разительно отличавшимся от всей белоснежной обстановки, сидел Слэйто. Взгляд мага был устремлен вдаль и не сфокусировался ни на мне, ни на той, кто вошла в комнату вслед за мной, прикрыв дверь в дом бабули.

– Он жив? – сказала я, обернувшись к Элее. Я чувствовала ее кожей и не обманулась. Богиня любви Королевства и сопредельных земель вернула себе силу и явилась мне во всей красе. Она была все той же обычной девочкой, ничем не напоминавшей Аэле, но сейчас словно светилась изнутри, даря сияние и комнате, и каждому предмету в ней. Это свечение было настолько мощным, что я машинально отступила на шаг, боясь, что оно могло обжечь. Рядом с Элеей полыхало рыжее пламя, иногда принимавшее форму огромного лиса. Пушок не исчез навсегда, теперь фамилиар Кисуно занял место возле хозяйки в своем истинном облике.

– В этом месте никто не бывает мертв или жив, – ответила богиня своим настоящим голосом, не похожим на человеческий.

– А снаружи? Я умерла возле килиаза?