Роберт Силверберг - Валентин Понтифик

Эревейн Нур оказался еще более молодым, чем Хэйн, и раздражающе неопытным. Он начал было в затасканных цветистых выражениях говорить, какая большая для него честь познакомиться с ней, но Аксимаан Трейш оборвала его.

– А куда девался тот? – резко спросила она.

Нур ответил ей, что этого никто не знает, и, запинаясь, объяснил, что Хэйн ушел три месяца назад, ничего никому не сказав, и оставив после себя ужасный беспорядок в делах.

– Мы до сих пор за ним разбираем. Как оказалось, он начал сразу несколько экспериментов, но мы не знаем, каких и с кем, и…

– Один из экспериментов проходит здесь, – холодно сказала Аксимаан Трейш. – Опытный посев усиленной протопластами лусавендры.

– Спаси Божество! – простонал Нур. – Со сколькими же еще личными проектами Хэйна мне придется столкнуться? Усиленная протопластами лусавендра, верно?

– Вы так говорите, будто никогда о ней не слышали.

– Слышал. Но не могу сказать, что много об этом знаю.

– Пойдемте, – сказала Аксимаан Трейш и зашагала мимо рисовых полей, где стебли выросли уже по пояс, в сторону лусавендры. Злость придавала ей силы, и молодой агент с трудом поспевал за ней. На ходу она рассказывала о мешке гигантских зерен, что дал ей Хэйн, о том, как она посадила эти зерна, о гибридизации с обычной лусавендрой, о вызревающем сейчас новом поколении гибридов. Добравшись до первых рядов лусавендры, она внезапно остановилась, побелев от ужаса.

– Владычица, помилуй нас! – закричала она.

– В чем дело?

– Смотрите! Смотрите!

Чувство времени подвело Аксимаан Трейш. Гибридная лусавендра самым неожиданным образом начала разбрасывать семена на две с небольшим недели раньше, чем ожидалось. Под палящим летним солнцем огромные стручки раскрывались с противным щелкающим звуком, похожим на треск ломающихся костей. И каждый, взрываясь, выбрасывал во все стороны огромные семена почти со скоростью пули, они пролетали по воздуху тридцать-сорок футов и тонули в густой грязи, покрывавшей затопленные поля. Конца этому, похоже, не было, через час все стручки раскроются и урожай будет потерян.

Но это было еще не самое худшее.

Из стручков разлетались не только семена, но и тонкая бурая пыльца, очень хорошо известная Аксимаан Трейш. Со всех ног она побежала в поле, не обращая внимания на семена, больно бившие по ее чешуйчатой шкуре. Схватив нераскрывшийся стручок, она разломила его, и облачко пыльцы вылетело прямо ей в лицо. Да. Она самая. Лусавендровая сажа! В каждом стручке оказалась чуть ли не чашка спор, и сейчас на дневной жаре взрывался стручок за стручком, бурая пыль висела над полем отчетливо видимой дымкой, и легкий ветерок относил ее в сторону.

Эревейн Нур тоже хорошо знал, что случилось.

– Зовите работников! – крикнул он. – Здесь все надо сжечь!

– Поздно, – сказала Аксимаан Трейш гробовым голосом. – Уже ничего не сделать. Слишком поздно, слишком поздно. Сажу уже не сдержать.

Ее земля была заражена, заражена безнадежно. Какой-то час – и споры разлетятся по всей Долине.

– Нам конец, разве не видите?

– Но ведь лусавендровую сажу победили давным-давно! – произнес Нур глупым голосом.

Аксимаан Трейш кивнула. Она хорошо помнила, как это было: поджоги, опрыскивания, выведение устойчивых к лусавендровой саже сортов, тщательная прополка всех растений, на которых мог предположительно жить смертельный грибок. Семьдесят, восемьдесят, девяносто лет тому назад они работали как проклятые, чтобы избавить мир от этой заразы! И вот она снова здесь, в этом новом сорте. Только эти растения на всем Маджипуре могли стать убежищем для сажи – ее растения, с такой любовью и заботой выращенные. Своей собственной рукой она вернула лусавендровую сажу в этот мир и выпустила, чтобы заразить соседские поля.

– Хэйн! – взревела она, – Хэйн, где ты? Что ты со мной сделал?

Ей хотелось умереть прямо здесь и сейчас, прежде чем случится то, что должно случиться. Но она знала, что не дождется такой милости: долгая жизнь, что была ее благословением, станет теперь ее проклятием. Треск лопающихся стручков гремел в ушах, как выстрелы наступающей на Долину армии. Она жила слишком долго, подумалось ей, и вот, дожила до конца света.

Хиссун, потный, растрепанный и полный неясных опасений, спускался все ниже и ниже по знакомым с детства проходам или на лифтах. Скоро убогий мирок внешнего кольца остался далеко позади. Он проходил ярус за ярусом, мимо чудес и диковин, которых не видел уже несколько лет: Двор Колонн, Зал Ветров, Площадь Масок, Двор Пирамид, Двор Шаров, Арена, Дом Записей. Люди, приехавшие с Замковой горы, с Алиазора, Стойена, или даже из невообразимо далекой, чуть ли не легендарной Ни-мойи на другом континенте, бродили здесь ошеломленные и подавленные, восхищаясь гениальностью тех, кто придумал и построил все эти причудливые сооружения на такой глубине. Но для Хиссуна это был все тот же старый Лабиринт – тусклый и скучный. Он не видел ни красоты, ни таинственности, это был просто его дом.