Михаил Беляев - Когда говорит кровь

– А, так ты командира испугался? А я-то уж было подумал, что за меня волнуешься.

– Конечно командира! Хотя и без волнения не обходится. Что уж тут скрывать. Ведь если ты сгинешь, кого мне тогда обыгрывать в кости? Кирана? Ну так он скряга. Лиаф, даром что Щепа, жульничает. Эдо после первого же проигрыша начинает ныть. Басар слишком быстро впадает в ярость, а кулаки у него ой какие тяжелые. Ну а Эйн вообще игр побаивается. Так что только ты и остаешься, мой здоровенный друг.

– А близнецы тебя, чем не устраивают?

– Пффф… ты мне еще предложи с Фоллой поиграть. Сам что ли не знаешь? Эти двое только пьют и друг с дружкой переругиваются, а про кости почти сразу забывают. Нет, бычок, ты моя отрада. Благодаря тебе я свое сердце от печалей освобождаю …

– Карман ты мой освобождаешь, ублюдок лицемерный!

– Конечно, освобождаю! А вместе с ним еще и сердце от тревог и печалей!

Они засмеялись. Игроком Скофа и вправду был неважным, но кости наполняли его жгучей страстью, не угасающей от проигрыша к проигрышу. Сколько раз он зарекался, клялся богам и предкам, обещая бросить это занятие – столько же раз обнаруживал себя за игральным столом и с опустевшим кошельком. Но безумная вера, что однажды бог богатств Сатос проявит к нему свою милость, не покидала его сердца, заставляя проигрываться до последней монеты.

– Надо быстрее делать полозья и уходить,– произнес подошедший к ним Фолла.– Идите и помогите Кирану и Лиафу.

Он явно был чем-то встревожен, постоянно оглядывался и хмурил брови, потирая запястья. Конечно, Фолла всегда был хмур и всегда насторожен, отчего в десятке и знамени над ним часто подшучивали, но вот определять угрозы этот воин умел хорошо и словно чуял ловушки, засады и прочие неприятности.

– Что увидел-то, Фолла? – спросил его Скофа, поднимаясь.

– Следы.

Солдаты направились в лес, где Лиаф с Кираном уже присмотрели молодые и гибкие деревца. Срубив их и перенеся к берегу, они перевязали их веревками, а после, осыпаясь проклятиями, перетащили на получившиеся полозья тушу лесного зверя.

– Ну что, запрягайся жеребчики,– скомандовал Мицан, и воины взялись за крупную жердь, срубленную из молодого клена.– И ты, бычок, поднапрягись посильнее что ли. Раз убил смог, то и дотащить осилишь.

Быком Мертвец, да и остальные в тагме, называли Скофу неспроста: от природы он был высоким и крупным с могучими мышцами, покрытыми жирком. У него были широкие плечи, толстая короткая шея, квадратная челюсть, поросшая поседевшей щетиной, небольшой лоб и крупные брови, нависающие над небольшими серыми глазами, а маленькие уши слегка топорщились. Он и вправду походил на быка и всегда гордился своим прозвищем – бык почитался в Тайларе как главное животное и даже красовался на его знаменах. Вот только слово Бычок, особенно в устах Мицана, уж очень часто принимало характер пусть и дружеской, но все же подколки.

Скофа размял плечи, отчего отсыревшие и промерзшие в этой глуши суставы захрустели, и перехватил поудобнее жердь. Чтобы дотащить до лагеря такую махину, поднапрячься точно придется. Но их труд того стоил.

Он еще раз взглянул на тушу убитого зверя, и почувствовал, как рот наполнился вязкой слюной. В его памяти тут же начали всплывать самые разные мясные блюда родной кухни. Пави… жареные мясные шарики, начинённые брынзой с кинзой и залитые сметаной с тёртым чесноком. Лифарта – сваренная на вине и говяжьем бульоне пшеничная каша с кинзой, луком, морковкой, чесноком и тонкими полосками жареной говядины. Менори – маленькие рулетики из промазанной медом говядины, начиненной грецкими и кедровыми орехами, которые посыпали зеленым луком. Паога – жаркое из говядины, репы, моркови, сельдерея и чеснока, залитое густой сметаной с кинзой.

Но больше всего, ему сейчас хотелось абвенори, Этот знаменитый на все государство суп из города Абвен везде готовили по-разному. Основа, конечно, была везде общей – крепкий отвар из говяжьих костей с большим количеством жареной моркови, имбиря, лука и чеснока, с разваристым ячменем, но вот дальше, в каждой провинции, в каждом владении или городе ему стремились придать свой особый вкус. В Людесфене добавляли лимон, кинзу и немного чечевицы, в Малисанте – вливали вино и крошили свежий сельдерей и мяту. В Латрии добавляли копченое сало, пряные колбаски и брынзу, а вместо обычного лука использовали порей. В Касилее – уксус и маслины. Всех их было не сосчитать. Скофа пробовал не меньше дюжины вариантов. Но вкуснее всех был кадифский вариант. В столице в суп добавляли полоски обжаренной на углях говядины, пряные травы, а ячмень мешали напополам с пшеном и засыпали растертыми горчичными зернами, отчего язык приятно жгло, а нутро прогревало остротой. Да и говядина в кадифарском абвенори была непростая, а приготовленная в лучших традициях Нового Тайлара: вымоченная в красном вине с душицей, тимьяном и давленым чесноком. Великие боги, ничто так не согревало и не ставило на ноги после попойки или ночного караула, как миска, а лучше две, этого супа.