Валя Худякова - Жизнь пяти

Нил вышел на крышу высокой, круглой башни и развернулся. Два других мага юрких, хрупких, куда моложе него, до этого возбужденно обсуждающих что-то на арданском, чьи обрывки разговора долетали до Нила на пути по винтовой лестнице, вдруг, переглянувшись, испуганно замолчали. Профили их лиц четкие и плавные одновременно, неузнаваемые и незапоминающиеся, застыли, выхваченные из неразрывного континуума жизни вспышкой жесткого лунного света. Нил кивнул, они кивнули в ответ. Настороженные и озадаченные его молчаливым, горящим взглядом, его напряженным, сосредоточенно-болезненным видом, призраком величия и славы его нового имени.

Где-то на других башнях едва заметно зашевелились серые тени.

Смогу ли я любить после всего, что сделал? Смогу ли я жить? Смогу ли я быть с тобой, Вала?

Он элегантным взмахом поднял распростертые в ночь белые ладони. Приятная, неизменно прохладная ткань рукавов пиджака, вдруг в одночасье сделавшаяся мягкой и удивительно податливой, волнами драгоценного шелка, вырвавшегося на свободу из оков тонких кожаных браслетов, обволакивающей гладью соскользнула вниз по его рукам. Тонкая кожа морщинистых век подернулась, глаза, на секунду закрывшись, распахнулись вновь в другом мире.

Я запутался, Вала. Кому служат теперь мои руки, мои ноги, мои мысли? Кому служит моя магия и мои знания? Смерти ли, королю ли, порядку или страху, жизни или нашей погибели… Мой разум не ведает ответа, Вала.

Погребенный под тьмой город содрогнулся невидимой рябью, саваном прозрачного тумана, отметившего его магии цели, множество целей.

Мы выматываем их, Вала, забирая сон, забирая свет, надежду, забирая веру. Забирая все, что еще делает их людьми. Мы убиваем их, убиваем ради него, во имя него, во имя будущего, во имя магии. Мы истребляем их во имя собственного страха, надеясь, что они сломаются, что они сдадутся и отступят.

Замершие, едва-едва подрагивающие кончики пальцев небрежно касаются наполненной магией пустоты, заполняя ее мыслью, смыслом и действием, даря импульс и способность к движению, к изменению, к созиданию, к творению, доступную лишь человеку. Витиеватые слова заклинания легким шелестом срываются с его бледных, синевато-серых, тонких губ. Заклинания, которое сегодня, сейчас повторят многие на других башнях, заклинания, которое в очередной раз заберет ту маленькую, но крайне важную отдушину, что всегда, испокон арков 3 3 Временная единица, равная примерно 100 годам. Изначально арком называли период времени жизни человека. имели люди – их сон, заберет, оставив взамен лишь оглушающую усталостью и паникой, сводящую с ума ясность собственного сознания.

И они отступят, обескровленные и обессиленные, теперь после стольких дней борьбы в этом нет сомнений, его план сработал. Однако отступим ли мы?

Голова опускается, руки устало, словно безвольные плети, падают, ударяясь о хрупкое тело. Рукава послушно и ласково обвивают запястья, веки любезно смачивают и без того влажные глаза, обрамленные короткими темными, густыми ресницами, закрывая от него истерзанный мир.

Сможем ли мы вновь жить, Вала, или будем лишь существовать? Сможем ли остаться людьми после этого?

Он больше не смотрит на город. По шершавым, покрытым пеленой липкого, приторно-сладкого пота, изрезанным еще пока еле заметными морщинами щекам бегут редкие, скупые, горячие слезы траура, а ноги сами несут тело к первым ступеням уходящей в глубь башни лестницы.

Сможем ли простить себя?

Черное небо тает в черном потолке. Пальцы вновь скользят по игольчатой кладке стен, и теперь Нил еще сильнее, еще яростнее прижимает к ней беззащитную мягкость тонкой кожи ладони, отмечая свой путь, оставляя на камне густые, масляные, темные крошечные капли своей крови, будто миру и так ее мало. За сгорбленной спиной, наверху, над головой, он, содрогаясь, слышит обреченные шорохи шума и все ту же торопливую, возбужденную арданскую речь. А значит где-то там, далеко отсюда, в глубине городских кварталов сейчас, крадучись, просыпаются и выступают из-за углов темные, по-кошачьи гибкие тени. Тени убийц, тени лучших королевских воинов. Тени, которые несут лишь забвение и смерть. Смерть тем, кто осмелился бороться с собственной гибелью, смерть тем, кто помогает другим, смерть тем, без кого люди оставят даже мысли о неподчинении и бунте.

Достигнув подножия лестницы, он на секунду легким серебристо-синим силуэтом выступает из безопасной тени взмывающей вверх башни, проявляется из канвы ночи и слышит, словно собственный приговор, одинокий, яростный, сдавленный крик, тут же приглушенный, оборванный чьими-то беспощадными руками и магией.