Шелби Махёрин - Кровь и мёд

Охотникам за головами повезло меньше.

Я пыталась не злорадствовать, глядя, как они сгорают дотла. Правда, пыталась. Но страхом своим я только что пожертвовала, и без него остался только гнев – гнев, который пылал жарче и ярче пламени вокруг. Кровь до сих пор сочилась из пореза на горле Рида и стекала вниз, пачкая ему воротник. Мы столько блуждали по лесным дебрям, целую неделю просидели в Яме, а ему все равно удалось сохранить одежду в безупречном виде. До нынешних пор. Парочка чертовых охотников одолели бы нас, если бы не Клод Деверо.

Кстати, где он?

Все еще кипя от гнева, я оглядела таверну, но Клод бесследно исчез.

Рид вцепился в меня еще крепче, когда за прилавком полопались бутылки с виски. Стекло брызнуло дождем на наш уже подтаивающий щит, и черный удушливый дым стал проникать внутрь. Я закашлялась, притянула Рида ближе и крикнула ему на ухо:

– Нужно уходить! Щит долго не продержится!

Быстро кивнув, он посмотрел на выход.

– А он будет перемещаться вместе с нами?

– Не знаю!

Рид схватил меня за руку и помчался сквозь огонь к дверям. Я подхватила с пола его балисарду и кинулась следом, заставляя себя дышать. Один хриплый вдох за другим. Грудь все еще болела, голова тоже. В глазах почти сразу помутнело. Дым обжигал нос и горло, и я закашлялась. Первый язык пламени лизнул мне спину – я кожей ощутила это. Он задел мои плечи и шею – выходит, остатки щита растаяли. Тогда-то страх наконец ко мне вернулся.

Мне вспомнился другой огонь.

– Рид!

Я со всей силы толкнула его, и Рид вывалился за дверь и рухнул на землю. Я упала рядом с ним, зарылась в ледяную грязь и стала кататься в ней, как свинья в хлеву, совершенно позабыв о приличиях. К горлу подступили рыдания, и я всхлипнула.

– Нужно бежать! – Рид схватил меня за руки и рывком поднял.

Нас уже окружили люди с самодельным оружием. Вилы. Молотки. В полных ненависти глазах селян сверкал огонь. Они собрались вокруг, возвышаясь надо мной, и их крики эхом разносились сквозь туман, который постепенно окутывал мой разум.

Ведьма!

Держи ее!

Шассеров сюда!

Мои руки и ноги отяжелели. Я со стоном оперлась на Рида, шатаясь и очень надеясь, что он не позволит мне упасть. Рид не подвел. Я приглушенно выдавила:

– У меня болит спина.

Он ничего не ответил, а вместо этого вырвал у меня балисарду и замахнулся ею на противников, расчищая нам путь. Мир поплыл у меня перед глазами – приятно, успокаивающе, как бывает перед сном, когда ускользают мысли.

Мне почудилось, или в толпе показался Клод? На задворках разума промелькнула смутная мысль о том, что я, возможно, горю. Но это осознание было тихим, далеким, а поистине был важен лишь Рид, который стоял совсем рядом и обнимал меня…

– Лу.

Его глаза возникли прямо передо мной – широко распахнутые, встревоженные, бесконечно синие. Вот только… их вроде должно было быть не четыре? Я хохотнула, хотя смех вышел хриплым, и потянулась разгладить морщинку у него на переносице. Рид поймал меня за руки. Его голос звучал то четко, то неразборчиво.

– Не теряй сознание… назад в лагерь… шассеры… уже идут.

Идут.

Я иду за тобой, дорогая.

Страх ударил меня под дых, и мой смех резко стих. Дрожа, я попыталась обхватить Рида за пояс, но руки не слушались. Они безвольно повисли, тяжелые и бесполезные, и я просто рухнула на него.

– Она идет за мной, Рид.

Смутно чувствуя, как он поднимает меня на ноги и что-то ободрительно шепчет мне на ухо, я попыталась собраться с суматошными мыслями и прогнать прочь тени, которые плясали перед глазами.

Вот только тени обычно не белые, а эта тень была ослепляющей, точно раскаленной добела. Она вспорола мне горло и стала жадно пить мою кровь…

– Я больше не позволю ей тебе навредить.

– Мне очень хотелось бы быть твоей женой.

Он застыл, услышав мое неожиданное признание, но я уже забыла, что сказала. В последний раз сонно вдохнув аромат сосен, дыма и Рида, я скользнула во тьму.

Я очнулась и тут же услышала чей-то спор. Спина уже прошла, будто по волшебству, но в груди все равно было тяжко, тесно. Ощутив на языке мед, я едва заметила другой привкус, острый и медный, скрытый за приторной сладостью. Мне стоило бы устыдиться, но от усталости ни на что, кроме безразличия, я оказалась неспособна. Поэтому глаза сразу же открывать не стала, а вместо этого предпочла притвориться спящей и полежать так еще немного, наслаждаясь свежестью воздуха.