Наталья Гимон - Цвет мантии

– И куда нам теперь? – подала голос не отстававшая от неё ни на шаг Марька.

– Не знаю.

– А тутошние тебе чего говорят?

Вилька передёрнула плечиками. Как объяснить маленькой девочке, что никаких «тутошних» здесь нет, то есть она их попросту не находит? Ни любопытных взглядов домовых на крышах, ни едва уловимого движения призаборных бурьянов, в которых должны были бы затаиться дворовы́е, настороженно рассматривая пусть и маленьких, но чужаков. Все обитатели невидимого мира будто вымерли ещё около того приметного голубичника. Да так, что и «искать» резона нет. Словно кто-то незримый вдруг начисто срезал и без того редкий дар маленькой Виле́и из Ко́лтовки.

Но пугать Марьку раньше времени не хотелось, поэтому Вилька секунду поколебалась, направилась к ближайшему дому и постучалась в калитку:

– День добрый! – взлетел над забором её звонкий голос.

По ту сторону ограды раздались торопливые шаги, потом лязгнула щеколда и калитка приоткрылась.

– Ой, девоньки, а вы-то откуда здесь? – Со двора на них смотрела темноглазая опрятно одетая женщина. – Тоже, никак, заблудились? – Девочки переглянулись, но ответить не успели. – Заходите-заходите. Нечего у ворот топтаться. – Она поманила их рукой и направилась в дом. – Пойдёмте, я вас хоть молочком напою.

– А мы что – не первые? – неуверенно замерев у прикрытой створы, озадаченно спросила Вилька.

– Ну, да. Вот прямо перед вами ещё один странник в ворота постучал. И тоже, как вы, мале́ц ещё. Говорит, с пути сбился… А чего встали-то? Проходите в дом! И не бойтесь вы! Чай, не съем я вас! – Женщина улыбнулась и скрылась в сенях.

Вилька быстро осмотрелась, задержала взгляд на пушистом сером коте, дремавшем на завалинке рядом с крыльцом, надеясь распознать в нём здешнего охранителя дома. Но мурлыка даже глаз не приоткрыл, чтобы рассмотреть непрошенных гостей. Только ухом во сне недовольно дёрнул, прогоняя назойливую муху. Ни дать, ни взять – набалованный хозяйский увалень, но уж никак не маленький любопытный домовник, которому всё вокруг надо. Тот бы своих круглых светящихся даже днём глазёнок с пришлых вообще не сводил бы.

«Да, где ж они все?!»

Девочка с тревогой стряхнула с плеч побежавшие, было, мурашки и, кивнув головой Марьке, всё же последовала за хозяйкой.

Комнатка, куда из сеней провела их женщина, была небогатой, но чистой, и в ней уютно пахло дровяным теплом и травами. У окна за столом сидел мальчик с вьющимися до плеч белокурыми волосами, на вид по годам чуть больше Марьки, робко выглядывавшей из-за плеча старшей спутницы. В сравнении с простыми платьями и вязанными безрукавками девочек, одет он был гораздо добротнее. И на ногах у него были не лапоточки, а крепкие башмаки.

Первую минуту мальчишка, не стесняясь, таращился на вошедших, но потом, будто опомнившись, напустил на себя важный вид, приосанился и отвернулся к окну.

– Проходите, а я сейчас, – подтолкнула их к столу хозяйка и вышла обратно в сени.

Девочки присели на лавку с другой стороны стола, сняли безрукавки и косынки и тоже уставились в окно.

– Вы кто такие? – не выдержал первым мальчик.

– Мы из Колтовки. Это – Марьяна. Я – Вилея. А тебя как звать?

– Я – Божеслав из Бра́сета, сын главы купеческой гильдии. – Он надулся ещё больше, гордый тем, что переплюнул их происхождением. Всё-таки Брасет – это большой торговый город, а не какая-то там маленькая деревенька на берегу речки.

– Божик, что ли? – робко подала голос Марька, и её спутница, не сдержавшись, хихикнула в кулачок.

Мальчонка покраснел и, насупившись, снова отвернулся к окну. Вильке стало неловко.

– Прости, пожалуйста. Мы не хотели тебя обидеть.

– Когда я выучусь и стану великим чародеем, никто больше меня так не назовёт, – не глядя на девочек, тихо, но твёрдо пообещал тот.

– Так ты тоже в школу чародейства идёшь? – оживилась Вилька, а глаза Марьки загорелись навивным любопытством. – А что ты можешь?

Но Божеслав обиженно и высокомерно огрызнулся:

– Не ваше дело, деревенщина.

– Ну, как вы тут? – В комнату вошла хозяйка и, поставив на середину стола запотевшую крынку с молоком и три глиняных кружки, обвела взглядом хмурые лица детей. – Та-ак, а чего это вы не поделили? – вытирая руки о передник, спросила она, но никто не ответил. – А я чего задержалась-то? – попыталась женщина отвлечь их от ссоры. – Сейчас ещё один мальчонка в калитку стучал, рыженький такой, вихрастый, только странный немного, диковатый. Попросил немного молока и ушёл сразу же. Во двор входить отказался… На него ещё собака моя заворчала… Может, знаете его? – Ответом ей стало дружное, но молчаливое качание головами. – Ну, вот что, – упёрла она руки в бока, – в чужом доме ссору затевать – хозяев не уважать. Или вас родители не учили? – Дети снова опустили головы, на сей раз от стыда. – Нате-ка вот, угоститесь да под лакомство помиритесь. – Из белёной печи на стол перекочевала большая блинница. Женщина сняла с неё высокую крышку, и по комнате тут же разлился сладкий дразнящий запах печёных яблок. – Ешьте-ешьте, – подбодрила своих маленьких гостей хозяйка, – а я сейчас щи поставлю. Глядишь, может, мужики за полдень из лесу воротятся. Так я, как пообедаем, своего старшего сына пошлю вас проводить, куда надобно. А то негоже это – дети одни по чаще лесной ходят. И откуда вас только к нам занесло? – Она посмотрела на перепачканные распаренной яблочной мякотью мордашки и вздохнула.