Вивиана Ипарагирре де лас Кассас - Принц из серебра и золота

Я знала, что моя вспыльчивость часто вырывалась наружу. Я никогда не умела хорошо ее скрывать и поэтому наблюдала, как люди вокруг костра пытаются истолковать мой гневный взгляд. Зан Захрай оставила меня в покое, но я точно знала, что она радуется историям на моем лице. Я чувствовала сведенные брови и плотно сжатый рот, ощущая покалывания, как от крошечной иголки. Она всегда говорила, что я сопротивляюсь ее желанию по одной-единственной причине: потому что в глубине души уже давно решила вступить в этот союз. Что совершенно не соответствовало действительности. Я хотела быть свободной. Свободной, как ветер, заставляющий огонь плясать. Наверное, стоит признаться, что, будучи маленькой девочкой, я положила глаз на Элиа. Он был старшим братом, которого у меня никогда не было. Моим защитником и к тому же моим лучшим другом. Но разве это увлечение не просто признак того, что мы ценили друг друга? Это ничего не значило, абсолютно ничего.

Яна толкнула меня в бок и указала на мою полную тарелку.

– Ты не хочешь есть, Фия?

Угрюмо покачав головой, я оттолкнула в сторону картошку и жареных ящериц, которых юноши поймали между камнями.

– Тогда ты, верно, не будешь возражать, если я заберу это у тебя, – радостно откликнулась моя подруга.

– Угощайся, – проворчала я, наблюдая, с каким наслаждением та поедает ящерицу. То, как она подняла мизинец и сняла чешую животного, напомнило мне о ее филигранной швейной работе – о произведениях искусства, которые продавала медным горожанам на празднествах. Они любили ее работы.

И с удовольствием надевали шляпы и шали поверх своей белой повседневной одежды.

– Ты многое теряешь, – поддразнила она.

– Я не голодна.

Затем голос подали Зан Захрай и Элиа, которые составляли план праздничных дней и распределяли обязанности. Раньше этим занимались только отец и Зан Захрай. Когда Элиа исполнилось восемнадцать, ему тоже разрешили участвовать в этом. Это было ровно три года назад.

Медные горожане ежегодно в один и тот же месяц устраивали грандиозный праздник в честь наследного принца, которому в этом году исполнялось двадцать три. Они украшали свои стальные стены разноцветными флагами и с радостью встречали нас, стэндлеров. Кочевники – не просто паразиты. Мы – художники, и с радостью показывали людям то, о чем те даже не мечтали. Но и мы наслаждались их праздниками. От них всегда веяло корицей и апельсинами, а иногда даже сладкой карамелью. Жители играли на интересных щипковых инструментах, похожих на маленькие арфы, и пели для наследного принца песню, которую каждый мог подпевать после нескольких фраз. И каждый, кто приезжал в город в это время, получал в подарок небольшой металлический герб с королевской печатью: корона с двумя скрещенными мечами, которую можно приколоть к одежде.

У меня хранилось их столько, сколько мне было лет. Скоро получу еще одну. Горожане, должно быть, очень любили наследника престола, хотя я никогда не слышала, чтобы он появлялся на публике или общался с людьми.

Яна установит свой торговый шатер на рыночной площади. Самс и Гектор поставят рядом еще одну палатку для Зан Захрай и ее малоправдоподобных предсказаний. Повозки, двигающиеся по кругу, надо будет поставить с другой стороны, недалеко от центра скопления людей. А затем Кристо понадобятся еще несколько помощников, чтобы соорудить сцену, занимающую большую часть рыночной площади. Где будут выступать наши артисты и фокусники, которые заставят шары парить в воздухе, ленты исчезать, а искры разлетаться. И там также будет место для меня – для меня и моего бубна.

Мой отец всегда говорил, что, когда я танцевала, можно было легко забыть, как дышать. И вот уже три года я всегда замечала восхищение в глазах мужчин, для которых танцевала. Завистливые взгляды некоторых женщин делали свое дело. А затем в игру вступала маленькая хитрость, обогащавшая меня за счет полных кошельков моих почитателей. Я усмехнулась про себя, вспомнив о том, как обыскиваю карманы их брюк и вскидываю свой бубен. Этот звон – музыка для моих ушей. Звон монет, как и звон металлических дисков моего инструмента, который я так любила.

Элиа как бы случайно перевел свои зеленые глаза на меня, спрашивая, поняла ли и я его. Тон в его голосе мне совсем не понравился. Он был собственническим и дерзким. Даже мой отец никогда не обращался ко мне в таком тоне, поэтому я демонстративно встала и сделала реверанс.