Роман Суржиков - Те, кого мы прощаем

– Странный вкус.

– Как всегда. Ее величество так любит. Она выросла в Предлесье.

– Что верно, то верно.

Гвардеец вынул платочек и протер бокал – от яда, что мог содержаться не в вине, а на посуде. Кивнул Вигаму и распахнул перед ним двери. Вигам вошел в спальню и согнулся в поклоне, держа на отлете поднос.

– Ваше величество!

Северянка полулежала в кресле, откинув голову. Высокий ворот ее платья был расстегнут, свет в комнате – приглушен.

– Что вы принесли мне?

– Владычица, я счел, что блеску вашего триумфа лучше всего подходит «Алая слеза». В ее вкусе есть и сладость победы, и острота радости, и нотка горечи, уместная в день окончания войны.

По опыту Вигам знал, как важно тщательно описать вкус. Пригубив вино, северянка ощутит то, что было сказано, а не то, что в бокале.

– Сударь, я уверена, что вы сделали прекрасный выбор, как и всегда. Но простите, сегодня мне хочется покрепче. Я так устала…

– Изволите лидского орджа?

– Буду рада ему.

– Сию минуту, ваше величество! – воскликнул Вигам и вышел прочь.

Вместо лидского он подавал северянке беломорский – оттенок вкуса тот же, а цена вдвое ниже. Это приятно, однако жаль, что придется идти второй раз. Владычица устала, видите ли. Два дня проспала в вагоне, часок поболтала с шаванами, еще два дня проспала – и аж так устала, чтобы пить ордж вместо вина. Ну, чего еще ждать от дамы, хлебавшей косуху с солдатней!

– Ты откуда?

Вигам вздрогнул, едва не налетев на первую фрейлину. Бокал звонко брякнул о кувшин.

– Вы меня напугали, миледи. Возникли так неожиданно, что…

– Я задала вопрос.

Голос Лейлы Тальмир стал неприятно, опасно сух. Вигам вытянулся в струнку.

– Виноват, миледи. От ее величества, миледи.

Она заглянула в кувшин.

– Почему полон?

– Ее величество отказалась. Пожелала орджа.

– Я к ней. Не смей входить со своим орджем.

– Да, миледи.

Он двинулся было дальше, но леди Лейла бросила:

– Стой. Налей.

Он наполнил бокал и подал фрейлине. Она опорожнила его в два приема. Отерла губы, фыркнула:

– Дрянь.

– Никак нет, миледи! Изволите видеть, это особо изысканный…

Фрейлина зашагала дальше, не слушая его. И вдруг Вигам сообразил: «Дрянь» – это было не о вине. По тонкости вкуса Лейла Тальмир под стать северянке. Она, Лейла Тальмир, двадцать лет держала трактир в захолустье. Амино – даже с водой и перцем – должно казаться ей напитком богов. Стало быть, «дрянь» относилась к неким мыслям фрейлины, которые она собирается высказать императрице. А бокал вина выпит залпом, очевидно, для храбрости.

Вигам остановился. Вигам задумался. Насколько он знал, леди Лейлу Тальмир боялись при дворе все, кроме кайров. Она же сама не боялась никого, кроме одного-единственного Ориджина: лишь его власти хватило бы, чтобы вышибить ее из дворца. Тогда какая опасность заставила фрейлину пить для храбрости?

Вигам огляделся: коридор был пуст, часовые остались за углом. Они стоят у дверей спальни владычицы, так что к замочной скважине не подойдешь. Но спальня имеет смежный камин с кофейной комнатой, а та сейчас пустует и не охраняется. Рональд Вигам на цыпочках нырнул в кофейную и, поставив поднос на стол, сунулся в жерло камина.

Первая фраза, которую уловил его напряженный слух, принадлежала северянке:

– Ах, леди Лейла, если бы вы знали, как я устала…

Вигам испытал острое раздражение. Северянка только тем и занята, что катается в поездах, жрет сладости, болтает с лордами и наряжается в платья! Делает ли она хоть одно дело, от которого действительно можно устать? Изучила ли хоть одно ремесло хоть вполовину так мастерски, как Рональд Вигам? Да быть владычицей – самое легкое дело на свете! Не требуется знаний и умений, не нужно усилий и труда, только раскрывай рот и говори приказы – а остальное исполнят слуги. Какое право она имеет уставать?!

– Я сочувствую вашему величеству, – раздался в камине голос Лейлы Тальмир. – И восхищена вашим блестящим дипломатическим успехом. Поздравляю с бескровной победой.

– Скажите, миледи, что я была хороша.

– Вы лучше всех на свете, ваше величество.

Вигам укрепился в догадке: с фрейлиною что-то не так. Она не сумела как следует польстить северянке: допустила тень то ли холода, то ли сарказма, слышимую даже сквозь камин.

– В чем дело, миледи? По-вашему, я допустила какую-то ошибку? Вы правы, не стоит так прямо просить похвалы. Это слишком…

– Моя вина, ваше величество. Не в вас дело, а во мне. Я холодна из-за собственных тяжких мыслей.