Юрий Елисеев - Жизнь начинается после смерти

– Давай уже прощаться: чай не лето на дворе. – стуча зубами, сказал дед. – Бог тебе в помощь, внучок. Исполни, что задумали.

Распрощавшись со своими спутниками, я отправился домой, мечтая о тёплой одежде, горячем чае, но выйдя из метро, я передумал и зашёл в магазин, где купил бутылку водки и всякой всячины для закуски. Жилище встретило меня унылым запустением и немым укором брошенного дома: молчаливо, напряжённо и пыльно. «Потерпит» – подумал я, оглядывая паутину на потолке и беспорядок в комнатах. – «Вернусь, приберусь». А пока, разделив жемчуг в той пропорции как было оговорено с Эмиром, я припрятал свою долю в надёжное место, а долю ливанца упаковал в термос. Затем принял ванну и уже после этого, одев на себя домашний халат, закончил свой день плотным ужином.

С утра я обзвонил турагентства и нашёл горящую путевку в Ливан. Мне предложили подъехать в офис. Девушка, сидевшая в небольшой комнатке, увешанной постерами с видами райских островов, покопалась в бумагах и выудила из кипы не реализованных путёвок, ту, о которой мы договаривались накануне, утром. Эту путёвку купил, по ошибке, полмесяца назад один чеченец из Гудермеса, но, буквально, два дня назад, отказался ехать, поняв, что это не Ливия, где у него были братья по исламу.

У девицы был простуженный голос и аденоиды.

– Вот, значит: Бейрут, через три дня, пять дней, шесть ночей…вылет из Домодедово. – глотая гласные, перечислила она основные параметры путёвки и посмотрев на меня спросила:

– Вас устраивает?

– Да, если раньше ничего нет… – ответил я.

– Нет. С вас сорок восемь тысяч. – бесцветно сообщила мне девица, подавая мне договор для подписи. – Путёвку и загранпаспорт с визой сможете получить с утра, в день отлёта. Теперь я только заметил, что девица явно косит и от этого было не понятно, куда она смотрит. Один глаз явно прощупывал моё лицо в районе левой щеки, а другой разглядывал плакат за моей спиной с изображением руин Карфагена. От этого выражение лица её имело выражение плутоватое и неискреннее, что поначалу насторожило меня, но так, как других вариантов попасть в Ливан у меня не было, я отсчитал требуемую сумму из денег полученных от деда.

Выйдя из турагентства, я отправился к знакомому ювелиру, чтобы показать одну из моих жемчужин. Чуркин Семён Ильич, в девичестве Бренгольц Самуил Израилевич, долго рассматривал перл, тёр его ваткой, смоченной каким-то реактивом, затем взвесив его, промолвил:

– Такого, признаться, я ещё не видел. У этой жемчужины удивительная глубина цвета. Вот посмотрите. – ювелир протянул мне большую лупу. – Видите, присутствует ощущение сумасшедшей глубины, бездны если хотите, поверхность, как бы затягивает взгляд внутрь. А блеск какой! А размер! Почти двадцать миллиметров! Чудо!

Я посмотрел на жемчужину и ничего, кроме металлического блеска, не увидел, так, как должен признаться, что ко всем ресурсам природы, выбранным человечеством в качестве эталона ценностей, я относился с сильным подозрением и не чувствовал эмоционального подъёма от вида необработанного камня или куска металла. Перлы, как эталон, были куда мене привлекательны, чем раковины, где перламутр мне казался более красивым. Восторги ювелира меня не тронули, но заинтересовала денежная составляющая ценности жемчуга.

– Сколько она может стоить? – спросил я как бы мельком.

Самуил Израилевич грустно посмотрел на меня и сказал:

– Увы, дорогой мой, у меня столько нет. Жемчуг такого класса крайне редок. Я думаю в Москве таких нет.

– И все же.. – не унимался я, – Примерно, сколько она может стоить.

Ювелир пожал плечами и предположил.

– Полмиллиона… А на аукционе и весь миллион.

– Мир сошёл с ума. – задумчиво констатировал я, одновременно прикидывая количество жемчужин припрятанных в духовом шкафу электроплиты.

– Я позволю не согласиться с вами. Цена – единственное, что являясь установленной реальностью, сохраняет мир от хаоса. – этот постулат пришёлся мне по душе и я ответил ему, что полностью с ним согласен.

Поняв, что узнал достаточно, я стал прощаться с Семёном Ильичём и уже протянул руку, чтобы получить обратно свою жемчужину, как тот, проникновенно заглядывая мне в глаза, сделал мне короткое предложение:

– Я могу дать триста. Это всё, что у меня есть.

Мне пришлось выдержать паузу, чтобы не крикнуть сразу: «Я согласен!». Глядя на меня, Чуркин понял это по своему.

– Триста пятьдесят и я остаюсь без штанов. – прошелестел ювелир сделав скорбное выражение лица покойника.