Светлана Становая - Вздорная принцесса

Норманн принял на веру, он всегда и во всём безоговорочно верил отцу и восхищался им. Большой, могучий, сильный воин-победитель. Не знающий поражений и всегда возвращающийся с богатой добычей. Тот, кто отвоевал земли, исконно принадлежавшие Скальдии, и потерянные предками-трусами.

И сегодня у него первое испытание. Сегодня отец возьмёт его на охоту, а в следующий раз, возможно, и с собой в поход. Надежды Норманна были не на пустом месте. Ему не было равных среди сверстников. И даже сильного Дерека, что старше на два года, он тоже смог победить в поединке. И пусть в рыцари посвящают только не раньше шестнадцати при особых заслугах, были случаи, когда короли посвящали своих сыновей и в пятнадцать, и тринадцать.

Отца дед как раз посвятил в рыцари в тринадцать лет, но отец, по рассказам, был развит не по годам, выглядел старше и уже убил двух врагов – когда с дедом удалось поучаствовать в битве на западной границе с прибившемся к берегу с моря кораблю воинов племени красноволосых аккольцев. Это воинственное племя с островов только и жило набегами на материк, а б о льшая часть границы с северо-запада как раз приходилась на земли Скальдии.

– Вилли, а правда, что в Марабийских пустынях девушки ходят голые по пояс? – прервал воспоминания дрожащий от возбуждения голос сына конюха, обращённый к Вильгельму, самому болтливому и добродушному рыцарю.

– Снизу ты имеешь в виду или сверху? – невинно спросил Вилли, но смешки от рядом стоящих рыцарей говорили о том, что Вилли собирается подшутить.

– А что, и так бывает? – не поверил Кнуд.

– Всяко бывает, – усмехнулся Вилли. – В Марабии женщины от светила укутываются в тряпки с головы до ног, оставляя светилу лишь глаза. А в Транзани мы видели женщин чёрных, как ночь, а из одежды на них только юбочка из соломы, прикрывающая срамные места.

– Врёшь, дядька! – выдохнул Кнуд.

Норманн тоже не поверил: юбка из соломы! Может у них и латы из бересты?

– Не веришь – спроси других, кто там был. Женщины чёрные, словно головешки: и глаза, и руки, и ноги. Волосы короткие и кучерявые, что тот барашек, смоляные, жёсткие. Загорели от светила – вовек не отмоешь.

– К такой женщине и подойти близко страшно, – поверил, наконец, Кнуд.

– Это смотря как оголодаешь, – хохотнул один из рыцарей. – В остальном-то они бабы как бабы, от наших не отличишь.

Вилли с рыцарем переглянулись и засмеялись, непонятно чему.

– Как же, не отличаются, – не согласился Кнуд. – Косы нет, ленты не плетут, ещё и без юбки!

Рыцари дружно засмеялись.

– Эх, парень, мал ты ещё, – поглаживая короткую светлую бороду, заметил один из них. – Юбка у бабы – последнее дело! Это же как бастион – вроде и надёжный, стены крепкие, ворота кованые, но ежели его с умом брать, то рухнет, не успеешь сладкое вино допить!

Мужчины дружно захохотали. Норманн тоже рассмеялся.

На ум сразу пришла шалость. Надо будет обмазаться сажей и ночью напугать Ульриха, забраться через окно в его спальню. Вот смеху-то будет!

Снаружи раздался командный голос отца, все поспешили во двор замка: охота начинается!

Разгорячённый конь летел над полем, как птица, едва касаясь копытами земли. В ушах Норманна свистел ветер, белое с чёрными проплешинами земли поле сливалась перед глазами в одно сплошное живое и трепещущее полотно. Пожухлая, ещё не отмёрзшая трава, высовывающаяся из-под тонкого слоя первого снега, как волны на озере, колыхалась из стороны в сторону, словно пытаясь прикрыть в своих густых зарослях и бегущего зайца, и визжащих от погони и азарта собак.

Норманн привстал в стременах, крепко держась за узду – не хватало ещё свалиться с коня, такого позора ему отец не простит. Воин может упасть с коня только мёртвым или тяжело раненым. Яростный лай на краю поля означал, что собаки догнали беглеца.

Зайца они порвали сразу. К моменту, когда охотники добрались до конца поля, от него остались только ошмётки шкурки. С приближением охотников собаки засуетились, виновато поджимали хвосты, отворачивали в сторону окровавленные морды.

За недосмотр, плёткой досталось и собакам, и псарям. Второго зайца удалось вовремя отобрать. Он ещё был жив, кровь тонкими алыми ручейками текла из раны на горле. Заяц косил на охотников испуганным выпуклым чёрным глазом, и Норманн некстати вспомнил, как он мальчишкой бегал кормил кроликов в крольчатнике.

Видел он, как и забивали их там же, на пне перед клетками, из которых равнодушно наблюдали сородичи, жующие сено. И шоком это было только в первый раз. А вот теперь он сам держал в руках живое пушистое тело, тёплая кровь капала ему на руки, а под ладонью ещё бешено колотится сердце.