Татьяна Бондарь - Сказки Освии. Два брата

– Странно, – сказала я и посмотрела туда, где только что сидел котище. Мне хотелось узнать, что он думает по этому поводу, но спрашивать было не у кого. Кот исчез, только пустая упаковка из-под печенья валялась рядом с выпотрошенным мешком. Я подтянула ее носком сапога и спрятала под платьем – лучше почтальонам не знать об украденном печенье. И тут по моим ногам чиркнул пушистый хвост – котище залез ко мне под подол, причем когда и как он там очутился, осталось для меня загадкой.

– Нахал! – задохнулась я от возмущения. В другой ситуации я бы не шептала, но очень уж не хотелось привлекать к себе внимание.

– Прикрой меня, детка, – шепнул в ответ кот. – Это за мной.

Прикрой его! Этот кот весил почти как половина меня. Трехлетнего ребенка было бы проще спрятать под юбкой, чем этого пушистого нахала. Да и с какой стати мне его прикрывать? Я попыталась вытолкнуть кота ногой наружу, но бессовестное животное обхватило мои ноги лапами и держалось изо всех сил. Должна сказать в его защиту – когти он не выпускал.

Карета тем временем совсем остановилась. Я замерла, перестав бороться с пушистым монстром. Общий страх снаружи захватил на минуту и меня. Стало очень тихо. В этой тишине были хорошо слышны шаги, приближающиеся к карете. К нам подходил человек, который не боялся ничего на свете, это его боялись все. Кот под моими ногами замер. Я вжалась в спинку жесткого сиденья, наивно полагая, что неведомая опасность обойдет меня стороной, пропустит, не заметит. Это было похоже на то, как дети прячутся под кровать, когда боятся. Но, как это всегда бывает, детские надежды не оправдались, дверь кареты медленно открыли снаружи.

Человек, которого я увидела, был мрачным воплощением дворянской красоты. Стройный и высокий, он был одет в дорогой дорожный костюм. Каждая деталь выдавала в нем воспитанного по-королевски господина. Его образ портили две вещи – глубокая вертикальная морщина, разделявшая лоб пополам, и пустые, мутные глаза, которые было неожиданно видеть на таком умном лице. Мое сердце ударило несколько раз быстрее, чем обычно, а потом как будто перестало биться вообще.

Все разговоры в институте благородных девиц были только о любви и о замужестве. Я их терпеть не могла. Эти «благородные девицы», мои ровесницы, готовили себя только к этому, не уделяя существенного внимания ничему больше. Они все время были влюблены. В каких-то поэтов, актеров, графов и даже простых незнакомцев, которые проходили с важным видом по улице. Сначала меня это смешило. Их любовь была короткой, как жизнь мотылька и исчезала на следующий день, но когда вокруг тебя все постоянно влюблены, а ты никогда и ни в кого, волей-неволей задаешься вопросом «почему?». Под конец моей учебы я начала себя чувствовать ненормальной, не способной на любовь вообще. Я никогда об этом не говорила и даже боялась признаться самой себе, но в моей душе институтские подруги поселили страх, что я не полюблю никогда.

И вот сейчас все это превратилось в пустое волнение из прошлого, потому что я полюбила человека, которого все боялись, которого я видела в первый раз и который сейчас цепким взглядом осматривал карету и меня.

– Сирота? – спросил он ледяным голосом.

– Да, ваша светлость, – ответила я. Сирот всегда развозили к родственникам почтовые кареты.

– С тобою кто-то едет? – он посмотрел на примятый мешок, где минуту назад лежал кот.

– Нет, – соврала я не потому, что хотела его обмануть или помочь Альберту. Ответ вырвался у меня случайно, голова отказывалась работать, и я забыла обо всем на свете.

Выражение лица незнакомца изменилось, его взгляд прояснился, и он показался на секунду удивленным.

– Ты что, меня не боишься? – спросил он.

– Нет, ваша светлость. Похоже, я вас люблю, – ляпнула я, тут же пожалела о сказанном и жутко смутилась, но вырвавшиеся слова вернуть назад было нельзя.

Брови незнакомца поползли вверх. Мои тоже. Я сама от себя такого не ожидала. Он ничего не сказал, развернулся и пошел прочь от кареты, бросив в сторону сопровождавших его слуг:

– Его здесь нет, уходим.

Я так и продолжила смотреть на его строгую ровную спину, не в силах отвести глаз. Карета тронулась, и в маленьком окошке снова замелькали деревья, чужой страх стал исчезать.

Когда наша карета отъехала достаточно далеко, кот не спеша вылез из-под моего платья и улегся обратно на мешок. Глаза его были круглыми от удивления, он долго молча лежал и таращился на меня. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем к болтливому животному вернулась словоохотливость.