Елена Нестерова - В чёрной воде…

А теперь мне снится чёрная вода, которая поглощает всё вокруг. И мне кажется, что спустя ещё несколько снов, мой дом и моя улица, а может и весь мир, утонут в той тёмной воде. И самое страшное не то, что я вижу, а то, что сон кажется мне реальней того мира, в котором я живу.

Если бы у меня были деньги на психолога, я давно бы уже попала в клинику для умалишённых. Хорошо, что только мой дневник знает мой секрет.

В субботу вечером, я подогрела Оливии молоко и принесла печенья с забавными мордашками. Моя дорогая Лив оставила в стакане совсем немного, но утром я заметила, что молоко приобрело неприятный серый оттенок. Я долго рассматривала его над раковиной и вылила в мойку. Но с того дня, я покупаю молоко в супермаркете. Большинство людей в городе заказывают молоко с ближайших ферм, и добрый молочник доставляет его на твой порог. Ты ещё спишь, а он гремит пустыми склянками и грузит их в свой фургончик. Я избавила себя и Лив от этого шума. С покупным молоком всё в порядке. Пусть оно не так полезно, но и не так опасно. Может это паранойя, но я благодарю Господа, что Оливия пьёт покупную воду. Теперь и я стала допивать за ней, чтобы реже использовать водопровод.

Вчера наш поход в магазин был особенным. Помимо молока, печенья и детского питания, я решила купить дополнительную воду и несколько банок фасоли про запас. Осмотрев ассортимент консервов, мне приглянулась курица и всевозможные супы. После следующей статьи нужно добавить их к своим запасам. Всё упирается в деньги, а значит нужно больше работать.

Я каждый день смываю серое желе, что накапливается в сливе. Неужели, я одна вижу это? Так и подмывает написать про это, но страх того, что это окажется реальностью блокирует мои мысли.

Я утешаю себя детскими сказками и этим дневником. Хотя всё реже и реже беру его в руки. Доктор сердится. Я чувствую, как его лоб морщится, образовывая новые складки. Словно он стареет, видя моё горе и неумение с ним справиться.

Он прав! Я почти мертва! Моя душа хочет покинуть тело и соединится со своими родными. Я чувствую, что они ждут меня на небесах. Но…

Мне 28 лет, а я словно капризный ребёнок. Бесконечное нытьё, разбросанные вещи и немытая посуда. Иногда я бью себя по изуродованной ноге и кричу – Элен-МариБернар, вставай немедленно и соберись! Иногда, я слушаю голос разума, встаю и мою посуду, а иногда, продолжаю валяться в кровати, свернувшись калачиком, как младенец в утробе матери. Друзья приносят еду, и мне стыдно за беспорядок в моей квартире и в моей голове. И как они меня терпят?

Моя любимая Лизи, подруга девства, звонит по пять раз в день. Я восхищаюсь её деликатностью. Она так умело задаёт неприятные вопросы о моём здоровье, что я невольно расслабившись, выкладываю ей всю правду.

Пару дней назад, я начала новую книгу. Маленькая белокурая девочка заблудилась в лесу и набрела на глубокое тёмное озеро. Сзади к ней подошла ведьма с седыми тонкими волосами и толкнула крошку в пучину. Страшное чудовище! Мне хотелось написать, что она поджидала маленьких девочек, хватала их и кормила чёрным желе, похожим на грязь, а потом варила в огромном котле и ела, обсасывая косточки. Но, сколько бы я ни сражалась со своими мыслями, сказка словно переписывала сама себя. Женщина оказывалась заколдованной мамой одной из девочек. А лес становился западнёй. Страшные корявые чудища протягивали свои лапы-ветки к убегающим бедняжкам. И кто купит такую сказку для своего ребёнка?

Завтра я соберусь с мыслями и напишу нормальную сказку. Деньги заканчиваются, и мне больше нечего давать Лизи, когда она принесёт пакет с продуктами.

Вчера меня окликнул незнакомый мужчина. Он знал моё имя и отчество. Это было странным, ведь я не помнил его. Он представился моим пациентом.

За годы работы в больнице, я словно фотографировал всех, с кем работал, пациентов и сотрудников, запоминал их имена и даже телефоны. Моя память была безупречна. Но вчера, я словно потерял равновесие и упал в ров с грязной водой. У меня склероз? Быть того не может. Мне всего шестьдесят три года.

Возможно, я бы проработал ещё лет двадцать, если бы не инсульт. Для хирурга это приговор. Конечно, я мог преподавать подрастающему поколению врачей, но чувствуя себя бесконечно усталым, я вышел на пенсию и сразу успокоился.