Александр Шавкунов - Бастард-2

Орландо сидит на толстом ковре, под тканым навесом посреди пустыни. Горячий ветер приносит запахи раскалённого песка и далёкого моря. Парень одет в плотную одежду серого и белых цветов, плечи и спину закрывает толстый плащ, выбеленный солнцем. На голове красуется куфия, белоснежная, с красным узором. Ткань опускается до плеч, защищая шею от палящего солнца. Лицо загорело до бронзового оттенка, отчего голубые глаза кажутся потусторонними, колдовскими.

Откинувшись на множество подушек, держит чашку полную чёрной жидкости, исходящей паром. Собеседник, сарацин преклонных лет, похожий на высохшее дерево, отпивает из такой же. Одет в белые шелка, на пальцах сверкают золотые перстни с драгоценными камнями.

Поодаль расположились верблюды, погонщики и прочий люд. Кто-то поёт, пусть и не слишком умело. Работники расставляют шатры, прерываясь на глоток воды. В отдалении на песке лежат тела укрытые тканью, через которую проступают бурые пятна.

– Угощайся мой друг, – сказал старик на чистом языке франков, – для нашего спасителя лучшая гахва!

– Разумно ли пить горячее в такую жару? – Спросил Орландо, принюхиваясь к пару и поднося кружку ко рту.

– О, поверь, всего пара глотков и тебе станет куда лучше. Вот, утоли голод этим скромным кушаньем. – Старик подвинул блюдо сушеных фиников и жирной пахлавы, всплеснул руками. – Клянусь небом, я никогда не видел, чтобы так ловко обращались с мечом! Разбойники разграбили бы мой караван, а наши кости пожрала пустыня! Аллах свидетель, как прибудем в город, в твою честь устроят праздник! Лучшие повара! Красивые танцовщицы и сладкое вино!

Орландо пригубил гахву, покатал на языке, хмыкнул и сделал глоток. Сказал, улыбаясь из вежливости:

– Благодарю, но не стоит, я слышал магометанам нельзя пить вино.

– Нельзя молиться пьяным. – Поправил старик и выпрямившись процитировал чистым голосом. – «Верующие! не приступайте к молитве, когда вы пьяны так, что не понимаете того, что говорите». Вот… конечно, и просто так пить нежелательно. Тем более в раю всех ожидают реки из вина… Так что не бойся, большого греха не будет.

Горячий ветер раздувает ткань навеса, закидывает песчинки на ковёр, бьёт ими о сандалии парня. Солнце блестит на лаковых ножнах рапиры с ажурной рукоятью.

– На самом деле… – задумчиво протянул Орландо, прикладываясь к чашке. – Отдохнуть, было бы неплохо, да и заодно пообщаться с местными мастерами меча.

Старик вновь всплеснул руками, засмеялся и хлопнул гостя по плечу.

– Хочешь их научить? Хорошо! Но сначала праздник!

***

Рим оправился после ужасного землетрясения, уничтожившего дворец Папы Римского и несколько кварталов. Новый понтифик перебрался в резиденцию попроще, острожную с нуля и с огромной площадью. На последней с полудня собирается толпа, привлечённая глашатаями. Когда солнце пошло на убыль, на балкон вышел новый папа Римский, Урбан. Крепкий, с высоким лбом, переходящим в лысину, и окладистой бородой, посеребрённой временем.

Воздел руки к небу и толпа притихла, внемля каждому слову, повторяемому молодыми священниками стоящими через равные промежутки среди народа.

– Народ франков! Вы пришли из-за Альп, вы избраны Богом и возлюблены им, что показано многими вашими свершениями. Вы выделяетесь из всех других народов по положению земель своих и по вере католической, а также по почитанию святой церкви. К вам обращается речь моя! …

Говорил долго, не сбиваясь и не прерываясь. Плавно подводя к необходимости отвоевать Иерусалим и Гроб Господень. По мере нарастания речи в толпе начало звучать, сначала тихо, но быстро усиливаясь:

– Deus Vult!

Глаза собравшихся горят праведным огнём, кулаки сжимаются словно проклятые безбожники рядом. Завтра они понесут благую весть по городам и деревням, собирая желающих защитить святую землю. Обращение и указания были разосланы феодалам неделю назад. К концу речи толпа скандировала, захлёбываясь гневом:

– Deus Vult! Deus Vult! Deus Vult! Deus Vult!

***

Пламя факела вырывает из темноты гранитные блоки, сложенные друг на друга. Свет скользит по стенам, освещает пустые камеры и влажно блестящий пол. Папа Римский остановился у единственной запертой камеры, вгляделся через полумрак и решётку, на заключённого. Тощий, заросший донельзя и полуголый, он висит на стене, подцепленный за кандалы. Живот прилип к хребту, обрисовывая каждый позвонок. Грудь мерно вздымается несмотря на железный гвоздь, торчащий из левой стороны. Длинный и толстый, с расплющенной молотом шляпкой. Именно им Христа прибивали к кресту.