Один из вечеров выдался особенно ветреным и холодным. Солнце устало клонилось к западу. Мрачные тени ползли по холодной земле. В беспокойном небе зажигались первые тусклые звезды.
Крошечное тельце, бережно укрытое шерстяным одеялом, неподвижно лежало на мягко устланной лавке. Худенькое личико было белым как снег, брови мучительно сдвинуты, бледные губы беспомощно приоткрыты – несчастная тяжело и хрипло дышала.
Мать крутилась над девочкой, как наседка над цыпленком хворым. Простое синее платье, которое она не снимала уже несколько дней, сильно измялось. А длинные русые волосы, уложенные в толстую косу, совсем растрепались.
На лавке сурово и неподвижно, точно окаменевший великан, сидел могучий старик. Немигающий взор его карих глаз был устремлен перед собой. Седая борода и глубокие морщины, испещрившие выдубленное солнцем и ветром лицо, выдавали его преклонный возраст.
А над тремя безмолвными людьми, под самой крышей, в дымном полумраке, повисло напряженное ожидание. Тяжелое, незримое, мучительное ожидание чего-то…
Внезапно послышался стук копыт. В дверь постучали, и звучный голос нетерпеливо произнес:
– Это я, Бральд. Отворяйте! Привел!
Женщина облегченно выдохнула: «Целитель!» Старик резко поднялся, шагнул к двери и отпер засов. Его невозмутимое лицо слегка дрогнуло, – под маской видимого спокойствия таилась великая тревога.
Дверь со скрипом отворилась, представив взорам людей невысокую фигуру в плаще с капюшоном. В полутьме лица было почти не видать. Старик прищурился, силясь разглядеть крючковатый нос, длинную бороду и морщинистое лицо – так, по его мнению, должен был выглядеть истинный целитель.
Вот незнакомец шагнул вперед, и старик распахнул глаза от изумления. Перед ним стоял не старец, не мужчина и не парень даже, – мальчишка! Мальчишка, которому от силы годков тринадцать набежало.
Из-под плотного капюшона цвета лесного мха выбилась кудрявая прядь огненно-рыжих волос. Юная кожа мальчика, щедро усыпанная веснушками, даже намека не таила на морщины. И только ясные карие глаза казались многим старше своего владельца. Их взгляд источал необычайное спокойствие, завидную мудрость и знание.
У пояса целителя висела сума диковинной выделки, да и сам плащ, расшитый дивными, мерцающими в темноте травяными узорами, говорил о том, что трудились над ним не людские руки.
Старик нахмурился. Он привык к размеренной жизни вдали от городской суеты и не жаловал чужаков. А тех, кто якшался со всяким сбродом, умевшим творить чудеса, не переносил и подавно. Но лекарь был нужен, и когда этот мальчишка, спешно кивнув в знак приветствия, уверенно направился к постели больной, он проводил его недовольным взглядом, но смолчал.
Следом за целителем в дом вошел рослый русоволосый мужчина в длинном сером плаще, замызганных штанах и стертых сапогах. Его глаза, точь-в-точь как у хозяина, только без красных прожилок и желтоватой старческой пелены, выдавали кровное родство. Крупные обветренные губы растянулись в улыбке.
– Насилу сыскал.
Юный целитель откинул капюшон, жестом указал женщине поднести поближе масляный светильник, и бережно вгляделся в бледное, осунувшееся детское лицо.
– Удушлица 1 1 Удушлица – воспаление легких (прим. автора)
, значит, подкосила, – прошептал он.
Прикоснувшись ладонью ко лбу девочки, целитель качнул головой и недовольно нахмурился. Обхватив ее ручку у запястья, он смежил веки и недвижно просидел так какое-то время.
– Полагаю, она больна уже неделю, не меньше, – наконец, произнес он, вопросительно поглядев на женщину.
– Сегодня восьмой, – скорбно промолвила та.
Тревога в глазах незнакомца уступила место горечи.
– Отчего не позвали раньше?
– Да как мы могли? На отшибе живем! – всплеснула она руками. – Случайно от проезжих людей узнали, что есть такой, именем Фэйр, всем лекарям лекарь. А пока ее соседка травами лечила, да видать без толку!
– Хворь эта жутко опасная. Травы – хорошо, да только одних трав мало, а время упущено! Сердце едва бьется, и она холодна как лед, – Фэйр замер в раздумьях и, что-то сообразив, принялся лихорадочно обшаривать просторную суму. Мигом позже он извлек на свет невзрачный мутноватый камень и проворно вложил его в бледную детскую ладошку.
Сперва ничего не происходило. Потом в сердце камня зажглась крошечная золотая звездочка, точно неведомая жизнь в нем зародилась. Ее свет делался все ярче и ярче, и вскоре заполонил камень до краев. Но вдруг из золотистого он сделался темно-красным, после фиолетовым, черным, и, наконец, безвозвратно угас.
Читать дальше