Алла Грин - Постапокалипсис, в котором я живу

Раскаленный диск вечернего солнца медленно заходил за вершины гор. Воздух пропитывался легкой прохладой. Главная площадь заливалась красками уходящего дня. В томном ожидании здесь собирался народ.

Расставляли стулья в форме полукруга, люди рассаживались по местам. Их взору представал деревянный помост – на него уже взошел Артур Дюваль. Скоро к нему присоединился Игорь. Свое место в первом ряду заняла Ева, рядом с ней расположился Фараон Рэнкин, за ним его брат – Дунай. Позади сидели Халецкие, Фостеры, кроме матери семейства – Теодоры. Она устроилась в центре первого ряда. На вид ей было лет восемьдесят; ее морщинистое лицо обросло бородавками на правой щеке. Застывшая гримаса злости была неотделима от образа старухи. Так случается со старыми людьми, что на лице у них замирает выражение, которое они проносили большую часть жизни. Делая важный вид, она беседовала с сидящим рядом Карлом Пондом, частенько переводя испепеляющий взгляд на Артура. На задних рядах восседали Джонсоны и Чанги, в одиночестве разместился старик Лука Пози – бывший школьный учитель. Когда горизонт разрезал красное солнце посередине, все, наконец, сидели на своих местах.

Игорь Горский открыл заседание и коротко изложил суть вопроса, выдвинутого на обсуждение; после вслух зачитал справку, составленную Теодорой. Затем предоставил Артуру шанс объясниться перед людьми. Взгляд Игоря излучал спокойствие, голос звучал дружелюбно, движения выглядели непринужденными. Артур знал, что так он заставляет толпу расслабиться, и был искренне благодарен ему за помощь. Однако глаза нервных мам, чьи дети недавно остались в школе без присмотра по вине Артура, все равно продолжали пылать недовольством. Остальные зрители были настроены не так враждебно.

Артур вышагнул вперед. Поначалу ноги держали его неуверенно, но пройдя еще полметра, он вдруг обрел уверенность. Оказалось, сложно сделать только несколько первых шагов. Это как с первым ударом в бою, хотя откуда Артуру знать, ведь он неважно дрался. Стоя перед людьми, он знал, что здесь и сейчас начнется его растерзание. Неужели сегодня его все-таки изгонят в Ату? Ему не хотелось бы оказаться там. Еще вчера вечером он с холодной головой рассуждал об исходе голосования и был твердо уверен в том, что его оставят. Ведь он слишком нужен этому городу. Да, от него много вреда, но больше пользы. Он провел для этих людей электричество, построил механический лифт, заставил ворота открываться по велению кнопки. А если изобретенный им генератор когда-нибудь выйдет из строя, они ни за что его не починят сами. Им придется зажигать свечи, как они это делали раньше, придется поднимать платформу лифта на тросах. Потеряв Артура, они потеряют все удобства, к которым уже привыкли. Значит, они должны его оставить… Он думал так еще вчера, но сейчас эта уверенность почему-то развеялась, как дым. Он на секунду представил, что будет, если он сейчас же приведет толпе все доводы о собственной значимости, и ясно увидел, как они начинают кричать и возмущаться; как Ева закрывает покрасневшее лицо руками; как спокойный взгляд Игоря медленно наливается яростью… Нет, так не пойдет , подумал он, проиграв ситуацию в голове. Лучше сказать людям то, чему научил его Игорь.

И он, собравшись духом, признал свою вину, красноречиво попросил прощения, дал обещание больше не повторять подобных ошибок. Пусть эти слова и не были правдой, но люди хотели услышать их. Артур потакал желаниям толпы. Вдобавок ко всему, поручился искупить свою вину и сказал о готовности понести любое наказание. Это должно было подействовать. Он сделал скорбное лицо, надеясь надавить на жалость, виновато опустил голову вниз – и кудри упали ему на лоб, закрыв глаза, в которых не таилось ни капли сожаления.

Рук за его изгнание было поднято только семнадцать. Намного меньше половины. Его оставили в городе, но назначили за провинность наказание. Когда все закончилось, к Артуру подбежала Ева. Она видела, что он немного огорчен и постаралась его приободрить.

– Ну, подумаешь, добровольная работа на свалке, – легко махнула рукой она, – к тому же всего один месяц. Знаешь, для Мирко это вообще основная работа.

– Все знают, что Мирко – пьяница. Ему все равно, чем заниматься, лишь бы держали в городе и за завтраком выдавали вино. А я… я мог бы делать что-нибудь другое. Что-нибудь более полезное. – Он вздохнул. – Добавили бы лучше часов в школе!

– А тебе и добавили, – напомнила Ева, совсем не подумав.