Элеонора Девильпуа - Дочь леса [litres]

Проснувшись на следующее утро, она несколько долгих секунд не могла понять, где находится. Постепенно перед ее взором проступили очертания пыльного сарая. Мать укрыла ее одеялом и уложила на циновку, возле изголовья лежал небольшой сверток с едой. А прямо перед ней стоял, прислонившись к стене сарая, какой-то человек и молча наблюдал за девочкой из тени. У Кандри вырвался крик изумления. Она поспешно сбросила с себя одеяло, а человек отлепился от стены и подошел к ней. Льющийся в окно и дверь свет упал на его лицо.

Кандри еще ни разу не видела мужчин, но тут же поняла, что перед ней именно мужчина. У него на подбородке росли грубые волосы, как у самых старых амазонок, только намного гуще. Руки у него были толстые, как стволы молодых эвкалиптов. Страх сдавил Кандри горло. Ее никогда не интересовали наставления взрослых касательно внешнего мира, но главную идею она усвоила: мужчины – враги амазонок.

– Вы кто? – взвизгнула девочка. – Где моя мама?

– Она ушла ночью, – ответил человек. – И оставила тебя мне.

Потрясенная его серьезным тоном, Кандри несколько секунд пыталась осмыслить услышанное. Потом истина постепенно начала доходить до нее. Девочка вспомнила странное поведение матери накануне, вспомнила, как печаль исказила ее черты, как она покрывала лицо Кандри влажными поцелуями.

Мать ушла. Бросила Кандри одну.

В груди девочки словно набух огромный ком, мешок, полный горя, слишком тяжелый для нее. В следующее мгновение этот мешок прорвался, и Кандри почувствовала, как ее лицо заливают слезы отчаяния.

– Иди сюда, – велел мужчина и резко схватил девочку за одну из длинных кос.

Кандри отбивалась и кричала, так что задребезжали разбросанные по амбару тяпки и лопаты. Сквозь слезы она увидела в руке мужчины кинжал. Он сейчас зарежет ее, как свинью.

Однако, вместо того чтобы чиркнуть Кандри по горлу, человек начал отрезать одну из ее кос. Вжих! Коса с приглушенным шлепком упала на земляной пол. Растерявшись, Кандри перестала отбиваться.

– Поверь, тебе не стоит оставаться с матерью, – проговорил незнакомец, отрезая и бросая на землю вторую темную косу. – Ее свирепые соплеменницы убьют ее, когда узнают, что она сделала. Ей изначально не следовало тебя оставлять.

– Почему? – спросила Кандри.

Человек заставил ее повернуться и поднес лезвие кинжала к ее лицу. В ровной блестящей поверхности оружия Кандри увидела отражение своих голубых, покрасневших от плача глаз, квадратную челюсть, которая так ей не нравилась, и короткие волосы, завивавшиеся над висками.

– Потому что ты мальчик.

Человек выпрямился и вложил кинжал в ножны.

– Мой мальчик. И отныне твое имя Алькандр.

Вот уже несколько декад ничто не нарушало тишину внутреннего дворцового двора, лишь время от времени с мертвых пальм падали на землю слежавшиеся куски снега. Холод словно заморозил течение времени, превратив дворец в пустую сцену. И, как всякая пустая сцена, величественное здание ждало начала представления.

На занесенном снегом пьедестале змей Пифон свернулся вокруг своей кладки. На гладкой поверхности одного яйца появилась трещина, и раздался звук, похожий на тот, что бывает, когда идешь по замерзшему озеру, – ясный и тревожный. За первым треском последовал еще один. Змей повел своими лишенными век глазами. Заскрежетали, разворачиваясь, массивные кольца его огромного тела, чешуйки терлись друг о друга, осыпался покрывавший Пифона снег. Трещины на двух лежащих в центре яйцах расширились, и показались белые мембраны, под которыми угадывалось движение двух гибких тел, стремящихся к воздуху и свету. Остальная часть выводка оставалась неподвижной: другие яйца не пережили стазиса, в который их погрузил василевс.

Треугольный нос проткнул одну из двух мембран, и появилась уменьшенная версия огромной рептилии.

– Тебе принадлежит будущее, – объявил змей.

Другая мембрана, в свою очередь, порвалась, и показался второй змееныш.

– Тебе принадлежит прошлое, – добавил Пифон.

Змееныши, полупрозрачные, как лед, длиной в человеческий рост, развернулись и выбрались из своих скорлупок. Они распахнули пасти под углом, на который способны только челюсти рептилий, и стали зевать. Их белые зубы-крючки сияли в свете, заливавшем покрытый снегом внутренний дворцовый двор. Первый змееныш скользнул по кольцам Пифона.

– Ликург приближается.