Хэйлоу Саммер - Принцесса пепла и золы [litres]

Духи, утверждает моя фея, уже не так привязаны к жизни, как мы. Они свободны и великодушны, смотрят на все гораздо более спокойнее, чем делали это при жизни. Их цепи разорваны, а души танцуют. Танцующая душа моей матери может познать мир куда лучше, чем я. Ее не терзают сомнения или замешательство. Она видит все четко и ясно. И поэтому она шепчет мне: «Ты любишь его! Так чего же ты ждешь?»

Она совершенно права. Чего я жду?

Я подхожу к нему, встаю на цыпочки и касаюсь его губ своими. Этого хватает, чтобы мы позабыли все то, о чем только что спорили. Наши инстинкты преследуют нас, и потому что мы так долго были лишены объятий, бросаемся друг на друга, отбросив любые приличия.

Когда мы прикасаемся друг к другу, что-то происходит. Что-то неистовое.

Мною движут силы, которые сильно отличаются от обычных, и пусть мне кажется, что я застигнута врасплох и поглощена этими чувствами, я ощущаю единение с собой как никогда раньше.

Каждый сантиметр моего тела, который я отдаю и уступаю ему, – в выигрыше. Каждая его частичка, которую я с жадностью завоевываю, стоит мне контроля над своим сердцем. Внезапно мое сердце оказывается скованным, объединенным с этими переживаниями. Я уже не смогу просто забрать свое сердце и уйти. Оно никогда больше не будет целым: на нем следы – те же самые следы, что я оставила на его сердце.

И вот мы оба сдаемся, бросаемся очертя голову в эту капитуляцию, чувствуем сладкую боль утраты и упиваемся поражением. Связь скреплена печатью, все решено, пути назад нет. Мы еще можем оспаривать детали – и делаем это, то дико, то смело, то нежно.

Думаю, мы всегда так будем делать: бороться за детали своим сердцем и разумом, потому что мы такие. Гордые праволюбцы, влюбленные и упрямые. Для него это не будет легкой игрой, потому что любовь – моя стихия. С этой ночи я знаю это. Владею этой наукой, как никакой другой магией, а потому всякий раз, когда буду сражаться с этим завоевателем, я буду побеждать.

На следующее утро меня будит воркование голубя. Я вяло моргаю, выпрямляюсь и потягиваюсь, насколько это возможно в кольце обхватывающих меня рук, и обнаруживаю, что проспала. Солнце уже давно взошло, обычно в это время уже убираю завтрак!

На одеяле, под которым мы лежим, сидят пять белых голубей. Пока я гадаю, почему голубям этим утром так удобно сидеть на мне – или на нас, – вдруг слышу такой нереальный звук, что сомневаюсь в своем рассудке. Кто-то поднимается по ступенькам в мою башенную комнату, и это не фея-крестная! Ее легкие удаляющиеся шаги мне знакомы, а человек, который приближается к моей двери сейчас, скорее топочет. Решительно и яростно.

– Проснись! – шепчу я Испе́ру. – Ты должен замаскироваться. Немедленно!

Слишком поздно. Он, правда, просыпается, но явно не маскируется, потому что в следующий момент Этци, шагнув в открытую дверь, демонстрирует степень ужаса, которая может быть вызвана только видом мужчины в моей постели, да к тому же мужчины с оголенным торсом. Его одежда, как и моя, разбросана по всей комнате.

Этци застывает, как соляной столб, однако сопровождающие ее Гворрокко и Наташа менее застенчивы и потрясены. Они бросаются к кровати, охваченные охотничьей лихорадкой и жаждущие свежих голубей, и тогда я впервые вижу своего волшебника в действии. Он поднимает руку: на самом деле это совсем небольшое движение, но Наташа с Гворрокко сталкиваются с невидимым сопротивлением. Как они ни стараются, до кровати и голубей им не добраться!

– ЧТО… РАДИ… ВСЕГО… НА… СВЕТЕ… ЭТО… ЗНАЧИТ? – спрашивает Этци, которая тем временем обретает дар речи.

После каждого слова Этци приходится хватать ртом воздух, что, вероятно, связано не только с ее возмущением, но и с усилием, которое девушке пришлось приложить, чтобы преодолеть ступени. С тех пор, как она в последний раз поднималась по многочисленным лестницам в мою комнату, прошло, должно быть, уже много лет! И это доказывает, что она действительно любит сестру, несмотря на то, что иногда по отношению к ней бывает по-настоящему мерзкой. Каникла ни за что на свете не преодолела бы все ступеньки, поэтому Этци героически вмешалась, чтобы спасти свою сестру от голодной смерти.

– Мы помолвлены, – говорю я в свою защиту.

– Ах вот как? – презрительно спрашивает Этци. – Ну конечно. Как я могла подумать иначе? А когда свадьба?

Мы с Испе́ром смотрим друг на друга. Его глаза так же свободны от сомнений, как и мои.

– Летом, – сообщает он.