Хэйлоу Саммер - Принцесса пепла и золы [litres]

– Ты можешь учиться и дома, а твои сестры всегда поддержат и помогут, если их, конечно, вежливо попросить.

Это утверждение содержало сразу три неразрешимых противоречия. Во-первых, мачехе следовало знать, что я никогда и ни за что не захочу ни о чем упрашивать кого-то другого, в особенности – ее противных дочерей. Во-вторых, уже тогда я была намного образованнее моих несказанно ленивых сводных сестер, деньги за обучение которых тратились в самой дорогой школе Амберлинга. И в-третьих, к тому времени меня уже давно препроводили в мрачную башенную комнату и назначили горничной, что должна с раннего утра до позднего вечера горбатиться в доме и саду, чтобы сделать все то, что от меня требовали. И как прикажете в таких условиях учиться?

Да, со смертью отца моя судьба приняла совершенно несправедливый поворот, но кроме меня, это никого не интересовало. Это было связано еще и с тем, что за свою такую короткую, такую праздную жизнь, отец не только не приобрел друзей, но и нажил множество врагов. Орден Благодетельствующих Добрых Душ, Клуб Материнских Сердец, Шкатулка Бедняков и народная организация «Хлеб Вместо Пирогов» – все те люди, что могли позаботиться обо мне, были очень недовольны моим отцом, ибо он никогда ничего не жертвовал и не упускал случая посмеяться над неутомимыми милосердствующими.

Признаюсь, мой отец совершенно не был героем в этом отношении. И когда его вдова стала не такой богатой, как раньше, и, правду сказать, слегка забросила ребенка мужа от первого брака, никто не чувствовал себя обязанным прийти мне на помощь. У меня имелась еда и крыша над головой. В Амберлинге было много детей, которые не могли сказать о себе и этого. Сколько пятнадцати- и шестнадцатилетних подростков выходят в море в качестве лучших галерных рабов, позволяя эксплуатировать себя, чтобы хоть как-то выжить? Видно, у меня еще не все так плохо.

Остается вопрос: почему я до сих пор не взбунтовалась? Почему не сопротивлялась, не вопила от ярости, не размахивала кулаками, не царапалась, не пинала своих сводных сестер и не испортила удовольствие мачехи своим услужением, снабдив ее лучшее вечернее платье восхитительным узором из дыр или подмешав остатки рыбы, что ела на ужин, в утреннюю кашу ее дочерей?

А вот и ответ: я делала все из перечисленного, потеряв тем самым последнюю каплю доброжелательности и милосердия, что могли мне достаться. Моя неродная мать уверилась, что я – мерзкая неблагодарная фурия, а сестры, которые раньше отдавали мне надкусанные улитки с изюмом или дарили те свои заколки и шпильки для волос, что собирались выбросить, с тех пор перестали даже заговаривать со мной.

В наказание я провела в погребе, куда сваливали уголь, целых три дня, и все это время пребывала в паническом страхе за своего дракончика Львиное Сердце, потому что мачеха грозилась отдать его мяснику. До этого она безуспешно пыталась продать его в качестве верхового животного, но, к счастью, благодаря его застенчивости и неприязни к незнакомцам, – неудачно. Однако тот, кто имеет непреодолимое желание сбыть с рук дракона – не важно, по какой цене, живым или мертвым, – рано или поздно найдет покупателя. Где-то ведь в этом мире должны быть места, где салями из линдворма считается национальным блюдом.

Когда я снова вышла на свет божий из угольного погреба, обескураженная и удрученная, утомленная борьбой и черная с ног до головы, Львиное Сердце, довольный и невредимый, стоял на лужайке перед домом, выискивая в мокрой траве насекомых.

– Если желаешь, чтобы так и оставалось, – сказала моя коварная мачеха, – то постараешься в дальнейшем держать себя в руках.

Я взяла себя в руки. Не только ради Львиного Сердца, но и потому, что сознавала всю безнадежность своего сопротивления. Дальнейшими попытками саботажа я только усложнила бы себе жизнь, к тому же – и это служило мне самым большим утешением – конец моим невзгодам был близок. Еще при жизни отец завещал мне небольшой сундучок с золотыми монетами, который, несмотря на все попытки мачехи любыми путями заполучить золото, был сохранен. Надежно запертый в хранилище под замковой горой, сундук ждет, когда наш семейный адвокат передаст его мне в день моего совершеннолетия, то есть, согласно закону, в день, когда мне исполнится восемнадцать.

И вот я встала под знамена своей мачехи, гордо и невозмутимо принимая то, что она и сводные сестры называли меня Золушкой и делала все, что мне поручали. Я воздержалась творить дальнейшие пакости, исходя из мудрого понимания, что моя семья сумеет стать несчастной, даже если я не приложу к этому никаких усилий.