Ричард Кнаак - Весы Великого Змея [litres]

Надеясь, что словам его внемлют, но все-таки опасаясь, как бы кое-кому – особенно Серентии – не пришло в голову ослушаться, Ульдиссиан двинулся к двери, которой пользовались приверженцы Диалона. Как только он переступил порог, дверь за спиной с грохотом захлопнулась, и обе другие двери захлопнулись тоже.

Путь остальным он – по крайней мере, на время – преградил надежно. Пожалуй, преодолеть его чары даже Серентии с Мендельном окажется нелегко. Пока это в его силах, в подземелья храма – туда, где поклоняются истинным повелителям Церкви Трех – не пройдет никто, кроме него самого. И без того слишком многие уже отдали за него жизнь…

С каждым шагом демоны ощущались все ближе, но где именно они затаились, Ульдиссиан пока не понимал. Правду сказать, они были лишь одной из причин, побудившей Диомедова сына только себя подвергнуть риску.

«Может статься, это и имел в виду Мендельн», – внезапно понял Ульдиссиан. Возможно, благодаря собственному необычайному дару, брат также почувствовал не столь явное, но все же заметное присутствие некоей третьей силы, ждущей появления Ульдиссиана… силы куда могущественнее обычного высшего иерарха Церкви, и в то же время прекрасно им обоим знакомой.

Силой этой могла быть только Лилит .

Отовсюду вокруг Мендельну слышался шепот, шепот множества голосов. Слушая речи жертв, он узнал всю ужасную правду об этом месте лучше кого бы то ни было.

«Как же их много, – подумалось ему. – Как много их, погубленных во имя зла… Как грубо нарушено Равновесие существованием одного этого храма…»

Что за «Равновесие» пришло ему на ум, брат Ульдиссиана не понимал, но знал: ужасные вещи, творившиеся в сокровенных покоях храма, без сомнений нарушили это Равновесие. Сей факт тревожил его куда сильнее смертей всех погибших за эту ночь, хотя в их совокупном эффекте тоже ничего хорошего быть не могло.

Вдобавок, еще и Лилит… или же Лилия – под этим именем ее знал и он сам, и Серентия, и, что горше всего, Ульдиссиан.

Тем временем Серентия, точно охваченная нетерпением кошка, расхаживала взад-вперед, не сводя глаз с дверей, столь надежно «запертых» Ульдиссианом. Остальные соратники разбежались по залу, принялись рвать в клочья величественные хоругви, хотя огонь, пожиравший другие части здания, рано или поздно уничтожил бы все внутреннее убранство и здесь. Зная, что на самом деле победа еще не за ними, Мендельн вслушивался в шепчущие голоса – даже в шепот мертвых жрецов и мироблюстителей. Голосов морлу он, конечно, не слышал: эти создания умерли давным-давно, и от них здесь осталась лишь пустота. Слушал он со всем вниманием, сосредоточившись на тех речах, что казались существеннее остальных.

«Как же мы были наивны, – едва не с тоской думал Мендельн. – Братья, крестьяне из крохотной деревушки, обреченные всю жизнь пахать землю и пасти скот…»

Ну, а до всего этого оба дошли по вине Лилит – Лилит, решившей сделать из Ульдиссиана пешку в какой-то потусторонней, иномирной борьбе демонов с ангелами за жалкий камешек, зовущийся среди них «Санктуарием» .

За его, Мендельнов мир.

Спасителями рода людского Мендельн ни себя, ни брата не считал, однако Ульдиссиану выпала роль, от которой тот уже не мог отказаться. Теперь от его решений и дел действительно зависела судьба всего сущего , а Мендельн мог лишь держаться рядом да помогать брату, чем сумеет, сколь бы сомнительной ни оказалась эта поддержка.

Его раздумья были прерваны необычайной силы дурными предчувствиями. Голоса разом смолкли – все, кроме одного, к остальным явно не принадлежащего. Этот голос, куда более звучный, живой , был тем самым, что ободрял Мендельна, что указывал ему верный путь во время его загадочного преображения.

« Берегись… берегись рук Трех , – предупреждал этот голос. – Они хватают все, до чего ни дотянутся… и давят во всесокрушающих дланях …»

Услышав столь туманный совет, Мендельн наморщил лоб. Какую пользу может нести в себе подобное знание?

– Серентия! – вскричал он с оживлением, какого не проявлял уже многие дни. – И вы все! От статуй держитесь подаль…

Но кое для кого предостережение оказалось слишком уж запоздалым. Исполинские изваяния, точно живые, склонились вперед. Тяжелый молот Балы обрушился на двоих тораджан, одним махом сокрушив обоих. Какой-то злосчастный партанец отлетел прочь, сбитый с ног ребром одной из Диалоновых скрижалей.