Ричард Кнаак: Весы Великого Змея [litres]

При виде столь убедительного свидетельства полной победы толпа снова взревела, вновь устремилась вперед, захлестнула, смяла оставшихся мироблюстителей, не пощадив, как и велел Ульдиссиан, никого. Сын Диомеда шел сквозь кровавую битву, более озабоченный тем, что находилось за стенами храма. Мироблюстители и жрецы низших рангов не представляли собой ничего: истинная опасность поджидала его в самом сердце личных покоев высшего иерарха, подчинявшегося только Примасу и, таким образом, знавшего всю нечестивую правду касательно происхождения и предназначения Церкви Трех.

Теперь Ульдиссиану преградили путь три двери – баран Диалона, круг Мефиса и лист Балы вровень с лицом. В средней двери все еще подрагивала стрела, по его повелению пробившая навылет тело жреца. Этой-то дверью Ульдиссиан и решил воспользоваться, пусть даже заметил, что она заперта изнутри.

Дверь издала громкий жалобный скрип, дрогнула, вогнулась внутрь, будто вот-вот разлетится на куски, но вместо этого, наконец, сама собой распахнулась настежь, да с такой силой, что две петли выскочили из гнезд в камне, а створки косо повисли на остальных.

Позади Ульдиссиан чувствовал с полдюжины соратников, идущих за ним по пятам. Остановить их сейчас не удалось бы не только мироблюстителям, но даже ему. Все они помышляли лишь об одном – все они жаждали мщения.

Подумав об этом, Ульдиссиан забеспокоился. Причины их гнева он вполне понимал. Чуть более двух недель назад, он, его брат Мендельн, их общая подруга Серентия и партанцы вошли в Тораджу усталыми путниками, в благоговейном восторге глазевшими на все вокруг. Ульдиссиан шел сюда с намерением мирно раскрыть тайну дара всем, кто пожелает к нему приобщиться, но Церковь Трех сразу же всполошилась, как будто в самом сердце ее вдруг появился целый выводок ядовитых гадюк.

Через два дня после того, как на рынке вокруг Ульдиссиана начали толпами собираться люди, в большинстве своем просто желавшие послушать его рассказ, за ними явился отряд тораджской стражи, дабы силой прогнать из города его приверженцев, а самого бывшего крестьянина уволочь неведомо куда, под арест. Никаких объяснений их не удостоили, однако всем тут же сделалось ясно: приказы исходят непосредственно из городского храма.

До этой минуты Ульдиссиан полагал, что в Торадже все выйдет точно так же, как в Парте. Хотя, возможно, сходства меж ними было больше, чем ему показалось вначале: разве Церковь Трех не нанесла ему удар и там? По приказанию верховного жреца Мефиса, жестокосердного Малика, его друзей зверски убили, а сам Ульдиссиан едва избежал участи беспомощного пленника.

Пронзительный вопль за спиной вмиг положил раздумьям конец. Сын Диомеда вихрем развернулся назад.

Двое его сторонников распростерлись на каменных плитах пола мертвыми, а еще трое получили серьезные раны. Из шей их, из груди, из прочих мест тела торчали металлические звездочки. Убитые оказались партанцами, и новые потери среди тех, кто по собственной воле последовал за отнюдь не желавшим того Ульдиссианом в далекие джунгли, потрясли его до глубины души.

Гневно взмахнув рукой, он отправил вперед, через зал, волну воздуха – и как раз вовремя. Новый рой металлических звезд, очевидно, выпущенных каким-то потайным, спрятанным в стене механизмом, замер в полете на полпути. Послушная воле Ульдиссиана, большая часть смертоносных снарядов зазвенела об пол, не причинив никому никакого вреда, но несколько штук он вогнал назад, в гнезда, дабы предотвратить новые залпы, а покончив с этим, поспешил к раненым.

Трое смертельно раненных оказались тораджанами. С одним из них Ульдиссиан был прекрасно знаком. Именно он, Джезран Рашин, темнокожий юноша, единственный сын состоятельного купца, проживавшего неподалеку, подошел к бледнолицему чужеземцу, державшему речь на площади, первым. Причин слушать Ульдиссиана с охотой у него не было никаких, ибо жил Джезран в достатке, нужды ни в чем не испытывая. Однако он слушал, и слушал внимательно. А когда Ульдиссиан предложил поделиться собственным даром с любым тораджанином, кто ни захочет, вперед немедля шагнул не кто иной, как Джезран.

Умирающий юноша поднял взгляд на подошедшего. Белки его глаз, подобно белкам глаз всех тораджан, казались Ульдиссиану небывало, сказочно яркими. Конечно, он понимал: это всего лишь из-за смуглости кожи, но все-таки зрелище завораживало.

Джезран вымученно улыбнулся, открыл рот… и умер. Понимая, что раненого юношу не смог бы спасти даже он, Ульдиссиан выругался.