Сэмюел Сайкс - Десять железных стрел [litres]

В ушах стоял хруст сухой земли под ботинками. Меч запел, высоко вскинутый. Вся боль, все порезы забылись в том, как методично пружинили ноги, колотилось сердце, а оружие в руках вопияло о большем.

Пацан снова выстрелил. Болт ушел совсем уж мимо. Пацан сдался, выронил арбалет и дрожащими руками потянулся к поясу. Я думала, выхватит меч, тоже слишком для него большой. Однако пацан вытащил щербатый медный рог и прижал к губам.

Он дунул два с половиной раза, звук эхом разнесся по долине. Половинка оборвалась столь же внезапно, как выпал из ладоней рог – когда я рубанула мечом поперек груди. В небо брызнула алая жизнь. Пацан рухнул на колени, рядом с рогом и арбалетом, словно всего лишь очередная бесполезная вещь, не сумевшая меня убить.

Я проследила, как он упал ничком в пыль. Ощутила мимолетное желание перевернуть его, позволить погибнуть достойно, лицом к лицу. Но не смогла.

Я не хотела узнать, насколько он юн.

Пацан умер слишком быстро, чтобы я успела его хорошенько рассмотреть, но судя по тому, как он сражался, он не был создан для бандитской жизни. Небось деревенский полудурок, который до усрачки боялся осесть и сдохнуть в захолустном городе или где там еще его завербовали. Убивать его было необязательно, я знаю. Я могла его разоружить, сломать ему запястье, избить достаточно жестко, чтобы ему пришлось ползком возвращаться к прежнему, каким бы оно ни было, житию.

С другой стороны, пацан мог бы убить меня. И мы не встряли бы в эту передрягу.

Так что, если подумать, это ж он во всем и виноват.

По долине пронесся холодный ветер, палантин захлестал мне по лицу. Я натянула ткань на голову плотнее, уставилась на тело пацана и задалась вопросом, знал ли он, что умрет вот так, когда Касса Печаль затянула его в свою банду.

В глаза бросился внушительный особняк, нависающий над царством потрескавшейся земли и сухостоя, которое и было долиной. Ну, некогда внушительный. Давным-давно некий имперский хлыщ-аристократ возвел себе среди тихих ручьев и пологих лесов загородный дом. Потом сюда пришла война с Революцией, иссушила ручьи, выжгла леса, и разоренное поместье осталось стоять на милость того падальщика под личиной человека, что сумеет его присвоить.

Которым на сегодняшний день был скиталец, чье имя я давным-давно внесла в список.

Я расскажу тебе, что она сделала, раз уж оказалась в моем списке, как и то, для чего он предназначен. Но, учитывая, что я только что убила пятерых, ты, думаю, уже можешь догадаться.

Я, бросив трупы в пыли, отправилась к особняку. Скользнула взглядом по заколоченным окнам, выискивая торчащие меж досок арбалеты. Но все, что меня поприветствовало – это тени. И охренеть какие здоровенные двери.

Я уставилась на них, причмокнула. Потянулась к поясу, вытащила флягу. Глотнула от души, чтобы виски обжигающей волной прокатился по горлу.

– Никаких стрелков, – проворчала я. – Но рог они наверняка слышали. А значит, делаем вывод, что или у Кассы на всех не хватает оружия, или его-то достаточно, а вот ручных головорезов маловато. Времени на вербовку и вооружение у нее нет. Сюда она явилась в спешке.

Я запрокинула голову, разглядывая ветшающий, обращающийся в руины особняк.

– Она испугана, – пробормотала я.

На холоде я ощущала его тепло острее обычного. Тепло того, что жгло мне бедро, распаляясь в кожаной кобуре. С дребезжащим медным смехом существо, которое всегда меня сопровождало, заговорило голосом дыма и пламени.

– Как ей и следует.

– Точно. – Я потянула носом. – Опять же, она слышала, что мы приближаемся. Бьюсь об заклад, ждет нас за этими дверями, с теми, кто там у нее остался, м-м?

Я взялась за кобуру, вытащила его на волю.

Какофония уставился в ответ медными глазами.

– А что, если мы постучим?

Глянешь на него – револьвер. Черная рукоять, латунный барабан и курок, вырезанное в виде ухмыляющегося дракона дуло. Но это лишь если его не знать. Он не таков, как топорные ручницы и штык-ружья, что ты видишь в руках павших солдат, которые думали слишком много, и бандитов, которые думали слишком мало.

Какофония – больше, чем оружие. Привередливый во вкусах, изящный в пристрастиях, всесовершенный в разрушительности.

– Постучим , – прошипел он.

А еще он разговаривал.

В общем, это довольно странно.

Я кивнула, щелчком открыла его барабан. Полезла в сумку и выудила серебряный патрон. Пробежала пальцем по гравировке.

Руина.

Небрежная. Шумная. Идеально.