Евгений Бриз - Капризы неба

В этот раз понимающе кивнул уже Леонид. Впрочем, Глен был уверен, что тот ничего бы не понял даже будучи в трезвом уме.

- Если так, то беру свои слова обратно, - сказал художник. - Твоя несправедливость солиднее моей.

Наконец, в зале появилась та, ради которой они двое были готовы торчать в этом кафе до утра, а возможно, даже отправиться в кругосветное путешествие, лишь бы не покидать палуб «Эклиптики». У Глена не осталось сомнений насчёт своего собрата по несчастью, когда он заметил его пламенный взгляд, пробивающийся сквозь запотевающие линзы и пелену опьянения.

- А ты чего так смотришь на неё? - пламенный взгляд собеседника заметил не только Глен. Леонид походил на бульдога, у которого намеревались украсть припасённую в будке кость.

- Я встал в очередь по совету бармена, мне можно, - отшутился Глен. - Она же не твоя собственность.

- Была бы моей, останься я полноценным человеком.

- Полноценность человека не определяется наличием у него ног.

- Ошибаешься! - едва ли не закричал Леонид. Но быстро успокоился. - Ладно, не будем о сложном. - Он посмотрел, как Вероника приступила к работе, нарочно игнорируя их столик. Она лишь бросила секундный взор, когда вошла, но он оказался искрой, способной разжечь пожар. - Мы оба ей не интересны. И в этом мы равны.

Глен мысленно проводил Веронику за горизонт своего обозримого будущего. А всё, что оказывается за этим горизонтом, как правило, теряет всякую ценность. Пока его жизненный опыт не ведал случаев, когда бы мимоходные интересы и увлечения как-то сказывались на следовании к намеченной цели оставить собственный след за горизонтом времени. Плывущее по волнам послание в бутылке, чей автор давным-давно стал историей. Но сейчас Глен с каждым вздохом ощущал ядовитый привкус одолевающего его увлечения и ничего не мог с ним поделать. Ни задержать дыхание, ни сбежать в морскую пучину.

- Ты думаешь о том, как выбросить её из головы? - неожиданно спросил Леонид. - Лучше выбросись за борт сам. Я испытал все гуманные способы - безрезультатно.

- В неплохой компашке я оказался. Предсказательница будущего, телепат и девушка, сводящая с ума. Не хватает лишь пиратов, морского чудища и хэппи-энда для дешёвой истории в бумажной обложке.

- Я готов поверить во всё перечисленное, кроме хэппи-энда. Похоже, нам с тобой его никто не прописал.

Глен повернулся к Леониду и на полном серьёзе произнёс:

- Значит, надо написать его самим.

Художник усмехнулся:

- Непременно. Как я не подумал раньше.

- Зря надсмехаешься. Мы сами хозяева своих судеб, а те, кто считает иначе, просиживают задницы как зрители на спектакле, в котором им, на самом деле, были отведены главные роли. Синдром фаталистов, знаешь ли.

- И что ты предлагаешь?

- Я же сказал - бороться.

- По-твоему, это гарантирует положительный результат? - не унимался Леонид.

- Нет, но так ты, по крайней мере, будешь знать, что сделал всё возможное, - Глен отпил ещё виски. Каждый глоток придавал ему уверенности и раскрепощал.

- Ты забыл добавить в нашу компашку себя - старца-философа, скрывающегося под гримом молодого рокера. - Художник улыбнулся и вновь посмотрел в сторону бара. - Ты думаешь, я не пытался ничего сделать? Но я бессилен встать с этого кресла и взять то, что мне надо. Это физический барьер, непреодолимый. Тебе не понять.

Глен не стал настаивать, в конце концов, ему действительно было не понять. Он мог лишь представить, но всякое представление без практического опыта - всего лишь мысль без формы. Беззвучная имитация игры на гитаре без струн.

- Суметь забыть - ещё одна из форм борьбы, - сказал Глен. - Советую заняться её реализацией.

Леонид что-то пробормотал в ответ и уткнулся лицом в лежащую на столе руку. Глен допил виски и неспешным шагом направился к выходу. На какое-то время (а может, и навсегда) он решил отказаться от пряного меню, именуемого душевными муками, заменив их муками творчества. Его сердце по-прежнему было таким же пустым, как и оставленным им бокал на столике палубного кафе.

Глен вернулся в каюту, лёг на кровать и стал развивать сюжет едва дописанного рассказа, постепенно превращая его в большой роман. Такие процессы он называл взрослением произведения - когда из первоначально маленькой идеи на свет появлялось нечто увесистое и многостраничное. А в этот раз идея развилась в считанные минуты, будто её напичкали гормонами роста. Впрочем, так и было. Глен знал, что лучший помощник для писателя - это жизненный опыт. В периоды активного приобретения различного опыта автор невольно переносит его на поверхность рабочей бумаги, тем самым вплетая частицы своей жизни в строки придуманного мира. В результате рождается роман - не что иное, как слоёный пирог из правды и вымысла. Читатель должен воспринимать его единым целым, не различая слоёв. Для этого автору требуется пропитать пирог и обильно полить его увлекательным сюжетом.