Кристель Дабо: Обрученные холодом [litres]

– Секция номер четыре, слева от тебя, нижняя полка. Только, пожалуйста, не запачкай ничего, надень чистые перчатки.

Офелия прошла между рядами шкафов, опустилась на колени перед нужным ящиком. Здесь хранились оригиналы альбомов Аугустуса. Она нашла три альбома по ковчегу Аль-Андалузия, семь – по ковчегу Ситэ и около двадцати – по Серениссиме. Полюсу был посвящен всего один. Офелия осторожно перенесла альбом на пюпитр и начала бережно его перелистывать.

Белесые равнины, голые утесы, фьорды, скованные льдами, леса с богатырскими елями, дома, утонувшие в снегу… Да, суровые пейзажи, но не такие уж пугающие, какими Офелия их представляла. Природа Полюса была даже по-своему красива… И девушка стала гадать, где в этом белом царстве живет ее жених. На берегу вон той речки с каменистыми берегами? В рыбацком селении, затерянном в ночи? На равнине, среди тундры? До чего же пустынным, почти диким выглядел этот ковчег! И почему в таком случае ее суженый считается прекрасной партией?

Дальше Офелии попался совершенно непонятный рисунок: нечто вроде улья, парящего в небе. Наверно, фантазия художника…

Перевернув еще несколько страниц, она увидела сцену охоты. Мужчина стоял, гордо подбоченившись, на фоне какой-то груды мехов. Рукава его рубашки, засученные до локтей, обнажали сильные, мускулистые руки, сплошь покрытые татуировкой. У охотника были светлые волосы и жесткий взгляд.

Офелия не сразу поняла, что груда мехов за его спиной – шкура всего лишь одного зверя. Это был гигантский волк, величиной с медведя. Офелия перевернула страницу. На сей раз охотник стоял в группе людей. Они позировали перед нагромождением рогатых лосиных голов, и голова каждого лося была размером с человека. Все охотники походили друг на друга: безжалостный взгляд, светлые волосы, одинаковые татуировки до локтей. Никто из них не держал никакого оружия, как будто они убивали лосей голыми руками.

Перелистывая альбом, Офелия обнаруживала тех же охотников, красовавшихся перед другими поверженными животными – моржами, мамонтами, медведями. Все животные отличались невероятными размерами.

Девушка медленно закрыла альбом и положила его на место. Таких гигантских зверей она видела только на картинках в детских книжках… Маленький музей Офелии не подготовил ее к той жизни, о которой рассказывали наброски Аугустуса. Очки у девушки посинели – синий был цветом дурных предчувствий. Больше всего ее поразил взгляд охотников. Жестокий и вызывающий. Так смотрят глаза, привыкшие к виду крови. Офелия очень надеялась, что глаза ее жениха будут иными…

– Ну как? – спросил крестный, когда она подошла к нему.

– Теперь я лучше понимаю вашу неприязнь.

Старик снова начал перебирать документы.

– Сейчас найду тебе еще кое-что, – буркнул он. – Те наброски все-таки сделаны полтора века назад. И, кроме того, на них изображено далеко не всё!

Именно это и беспокоило Офелию: Аугустус чего-то не показал в своем альбоме. Однако она промолчала, вместо ответа пожав плечами. Кто угодно, кроме старого архивариуса, мог бы принять ее пассивность за бесхарактерность. Офелия казалась невозмутимой, и было почти невозможно угадать, что за чувства бушуют в ее груди.

Рисунки Аугустуса напугали девушку. Офелия спрашивала себя: действительно ли за этим она пришла в архив?

Легкий сквозняк пробежал по ее лодыжкам, чуть приподняв подол платья. Холодный воздух шел из лестничного пролета, ведущего ниже, в еще более глубокое подземелье. Офелия бросила взгляд на цепь, преграждавшую проход. На цепи висела табличка:

Сквозняк по-прежнему гулял по архиву, и Офелия расценила его как приглашение. Второе подземелье явно требовало ее присутствия.

Она дернула за рукав крестного, сидевшего на скамеечке и поглощенного чтением документов.

– Вы разрешите мне спуститься?

– Вообще-то, как тебе известно, я не имею такого права, – пробурчал старик из-под усов. – Там личный архив Артемиды, туда допускаются только архивисты. Она доверяет нам, и мы не должны этим злоупотреблять.

– Не волнуйтесь, я ничего не собираюсь читать голыми руками, – пообещала Офелия, кивнув на свои перчатки. – И потом, я прошу у вас разрешения не как родственница, а как директор музея Примитивной истории.

– Ну да, ну да, знаю я эту песню! – вздохнул старик. – Что ж, я сам виноват, слишком много воли тебе давал.

Офелия сняла цепь и спустилась по лестнице, однако лампочки на ее пути не зажглись.