Кристель Дабо - Память Вавилона [litres]

– Ведь это ты отодвинул засов на двери в тот вечер, когда меня заперли в комнате с мусоросжигателем, – невозмутимо произнесла Офелия, хотя внутри у нее все кипело.

Уборщик не ответил. Косматая грива, борода и усы так надежно скрывали лицо старика, что невозможно было определить его выражение.

– Ты был всюду и всегда, – упрямо продолжала Офелия. – Был, когда мне угрожал Бесстрашный. Когда меня шантажировала Медиана. Ты защитил меня. И не только меня, но и мои сочинения, – произнесла она, сделав ударение на слове «мои». – Ты наказал профессора Вольфа за то, что тот стащил одну из моих книг, а miss Сайленс – за то, что она уничтожила их почти все.

При этих словах тощая фигура старика, который без своей метлы, казалось, с трудом сохранял равновесие, медленно распрямилась. У Офелии взмокла спина от пота. Согласно ее плану, она намеревалась предстать перед ним как воплощение Евлалии Дуаль. Он путал ее с Евлалией. Она это знала, ибо при виде ее и Фарук, и Поллукс, а возможно, даже Елена и Артемида начинали кого-то безуспешно вспоминать.

«Другой, – сказала Медиана. – Есть кто-то другой».

– Ты ведь еще и Дух Семьи, – смело заявила Офелия. – Дух Семьи из мрака, неведомый миру. Потому что у тебя совсем другая роль. Ты защищаешь мою школу. Защищаешь мои книги.

Старик не шевелился, застыв, словно каменная статуя. Но Офелия не обольщалась. Хищные звери часто замирают, прежде чем броситься на добычу.

– Я дала тебе обоюдоострое оружие, – продолжала она ровным тоном. – Способность внушать и безграничный страх, и полнейшее равнодушие. Это тяжкое бремя я заставляла тебя нести на протяжении веков. Обреченный на небытие, для всех других людей ты существуешь только как чувство страха.

Офелия изрекала истины, уже известные старому уборщику, и чувствовала, как в нем рождаются колебания. Девушке нужно было убедить его – убедить саму себя, – что в этот момент она является Евлалией и только Евлалией.

Когда уборщик медленно двинулся вперед, накрывая ее своей тенью, Офелия собрала волю в кулак и не отступила. Внезапно она почувствовала, что ей тесно в собственном теле. Девушка хотела размотать шарф, который, встревожившись, чуть не задушил ее, но ей удалось лишь слабо пошевелить пальцами. Если она немедленно не успокоится, этот Дух Семьи уморит ее страхом, даже не прибегнув к своей власти.

– Мне очень жаль, – тихо обратилась к нему Офелия. – Ты так долго жил один… Ты больше не обязан ничего делать для меня. Школы, которую мы знали, больше нет. Твои братья и сестры уже выросли. Мои книги не стоят того, чтобы из-за них убивать друг друга. Все, что когда-то считалось важным, теперь не имеет никакого значения. Ты должен начать делать что-то новое, понимаешь?

Ей показалось, что сквозь пряди волос, ниспадавших на лицо старого уборщика, она разглядела мелькнувшую в его глазах искру. Но, возможно, это была всего лишь игра света и воображения. Медленно сделав два широченных шага, уборщик преодолел разделявшее их расстояние и, словно огромное пресмыкающееся, позвонок за позвонком, стал клониться вперед до тех пор, пока его спина не образовала горб, совершенно невозможный с точки зрения человеческой анатомии. Нелепое, заросшее волосами лицо находилось теперь так близко от лица Офелии, что она должна была бы почувствовать дыхание старика. Но она не ощутила ни единого дуновения: уборщик не дышал. Так что скрывалось за его бородой? Что пряталось под кустистыми бровями?

Одно неловкое движение могло стать поводом к нападению.

Изогнувшись так, что у любого человека на его месте давно бы переломались все кости, старый уборщик вплотную придвинулся к Офелии и замер. Потом поднял свою длинную тощую руку и костлявой, как у скелета, дланью откинул волосы с лица.

Блеск, замеченный Офелией, происходил не от взгляда, а от алюминиевой пластинки, сверкавшей посреди его лба. На ней виднелась надпись, выгравированная крошечными, едва различимыми в свете фонарей буквами. Приглядевшись, девушка узнала их, хотя и не могла прочесть – память Евлалии не стремилась удерживать детали. Но одно ей стало ясно: это те же знаки, при помощи которых в Книгах Духов Семей зашифрованы свойства и причины их существования.

Надпись, разумеется, была не так сложна, как Книга, что и объясняло незатейливое поведение старого уборщика; тем не менее она наделяла его живительной силой. И, пока Офелия размышляла, почему он решил продемонстрировать ее, старик постучал по пластине.