Фрэнсис Хардинг - Девочка с медвежьим сердцем

– Что?! – воскликнула пораженная ужасом Мейкпис, на мгновение забыв об осторожности. – Нет! Я не могу здесь остаться!

– Ты должна, – отрезала мать, черты лица которой казались чеканными в серебристом свете звезд. В них не было ни мягкости, ни готовности уступить. – Тебе необходимо остаться и заострить палку.

Мать всегда вела себя очень странно, когда речь шла о важных вещах, словно хранила свое второе «я», своенравное, непостижимое, потустороннее «я», в сундуке с одеждой, под выходным платьем, и пользовалась им в самых крайних случаях. В такие моменты она становилась не матерью, а Маргарет. Глаза казались глубже, волосы под чепцом – гуще и непокорнее, словно у ведьмы, внимание устремлено на что-то, чего не способна видеть Мейкпис.

Когда мать становилась такой, девочка старалась не поднимать головы и не спорить. Однако на этот раз ее поразил ужас. Она молила так, как никогда раньше. Спорила. Протестовала. Плакала и с яростным отчаянием цеплялась за руку матери. Мать не может оставить ее здесь, не может, не может…

Мать вырвала руку и так резко оттолкнула Мейкпис, что та отлетела в сторону и едва не упала. Не обращая внимания на дочь, мать вышла, захлопнула дверь, погрузив помещение в непроглядную тьму. Послышался стук задвигаемого засова.

– Мама! – вскрикнула Мейкпис, больше не заботясь о том, что их здесь застанут. Подбежала к двери и стала ее трясти. Дверь не поддавалась. – Ма!

Мать не откликнулась. Вместо ответа слышался шорох ее удалявшихся шагов. Мейкпис осталась наедине с мертвыми, мраком и доносившимся издалека безрадостным уханьем сов.

Следующие несколько часов девочка провела без сна, скорчившись в гнезде из одеял, дрожа от холода и слушая отдаленный лисий лай. И чувствовала, как существа населяют уголки ее разума, выжидая нужного момента. Выжидая, пока она заснет.

– Пожалуйста, – умоляла их она, прижав руки к ушам, пытаясь не слушать шепотки. – Пожалуйста, не надо. Пожалуйста…

Но в конце концов сон против воли затуманил ей голову, и пришел кошмар.

Как и прежде, Мейкпис увидела темную узкую комнату с земляным полом и стенами из обожженного черного камня. Она пыталась закрыть ставни, чтобы в окно не проникал лунный свет. Нужно отсечь его. Отсечь шепот, который он несет. Но ставни никак не сходились, а задвижка была сломана. В щели разверзлась тошнотворная ночь. Звезды покачивались, поблескивая, как болтающиеся пуговицы. Мейкпис изо всех сил налегала на ставни, но ночь выдыхала в ее комнату мертвых. Выдыхала десятками. Они с воем устремлялись вниз, к ней – расплывающиеся, тусклые лица… Мейкпис закрыла ладонями уши, зажмурилась, стиснула губы, зная, что они намерены пробраться внутрь. В ее голову. Они стонали и завывали у самых ушей, а она отказывалась понимать их. Пыталась не допустить, чтобы тихие, тоскливые звуки стали словами. Бледный свет проникал сквозь веки, а шепотки сочились и лизали уши, и существ было столько, что воздух сгустился, а ей приходилось вдыхать его…

Вздрогнув, Мейкпис проснулась. Сердце билось так громко, что ее затошнило. Девочка инстинктивно протянула руку, надеясь получить тепло и утешение от спящей матери. Но матери не было. Мейкпис вспомнила, где находится, и сразу пала духом. На этот раз она не дома, в уюте и безопасности. Она в ловушке. Похоронена заживо. Окружена мертвыми.

Неожиданный звук заставил ее оцепенеть. Прерывистый шорох на полу, поразительно громкий в холодной свежести ночи. И тут кто-то маленький и легкий пробежал по ноге Мейкпис. Она невольно вскрикнула, но уже в следующий момент пульс забился медленнее. Девочка ощутила легкое прикосновение меха, укол крохотных коготков.

Мышь. Где-то в комнате мышь, ее светящиеся глазки следят за ней. Значит, Мейкпис не оставлена наедине с мертвыми. Конечно, мышь ей не друг. Мыши все равно, если мертвые существа убьют Мейкпис или сведут с ума. Но девочку успокаивали мысли о животном, нашедшем убежище от сов и ночных хищников. Мыши было безразлично, любят ее или нет. Она знала, что может рассчитывать только на себя. Где-то там, в укромном углу, ее сердце размером с ягодку смородины билось яростной волей к жизни. И сердце Мейкпис вскоре последовало его примеру.

Она не видела и не слышала мертвых, но ощущала, как они шарят и царапаются по краям ее сознания. Ждут, когда она устанет, поддастся панике или расслабится. И тогда они нанесут удар. Но Мейкпис нашла в душе маленький узелок упрямства.

Труднее всего было не заснуть. Мейкпис щипала себя и долгими темными часами вышагивала по комнате, пока наконец не увидела, как ночная тьма уступила место серенькому свету раннего утра. Ее тошнило, трясло от слабости, голова горела, израненное сознание кровоточило, но она, по крайней мере, выжила.