Евгений Шалашов - Призраки Черного леса [litres]

И вот мы стоим перед строгими гномами, держащими нас на прицеле, а старый Томас, размахивая руками, разъясняет что-то степенному коротышу. Но наконец-таки гномы поняли, что мы не чудища, вылезшие из Черного леса, а люди, невесть зачем полезшие в Шварцвальд, и разошлись.

Томас хромал, опирался на самодельный костыль, был слегка бледен, но суетился, беспрерывно болтая, что вообще-то старику было несвойственно.

– Эх, господин Артаке, а я уже все глаза проглядел. Дни считал. А вчера днем – чуть от страха не помер!

– А что случилось? – устало поинтересовался я.

– Поначалу крысы через поляну бежали – будто их гнал кто. Вся поляна была чернущая! Я испугался – не сожрали б они меня, вместе с мерином, но Бог миловал. А потом тот обоз появился, призрачный.

– Призрачный обоз? – недоверчиво протянул я. – Днем?

– Вот-вот, – закивал старик. – Я сам этого обоза в жизни не видел, только по рассказу вашему, но все так, как вы говорили: лошади с телегами, купцы с охраной. Думаю, ну, все теперь. Если уж и поляны с крестами не побоялись, да еще днем – беда! А тут – глазам не поверил: появились они и падать начали. Сначала кони упали – вроде бы померли, а потом люди. Один так упал, другой этак. Я в бою-то бывал, видел, как мертвые падают. А потом и телеги стали разваливаться – колеса отлетали, бока выламывались, а потом и вовсе чудеса – вначале все в щепки, потом в труху превратилось. Смотрю, а люди, которые мертвые, прямо на глазах скелетами стали, а потом и вовсе исчезли.

– Томас, старина, а у тебя пожрать не осталось? – широко улыбнулся Зарко.

– Да как не осталось! – радостно воскликнул Томас. – Я же кулеш варил, как чувствовал, что вы вернетесь. Вон, на углях томится. Давай, дружище, садись!

От избытка чувств старик хлопнул цыгана по плечу и побежал снимать котелок.

– Что это с ним? – подозрительно посмотрел цыган на старого врага и покрутил пальцем у виска. – Он, случаем, не того…

– Радуется он, – усмехнулся я. – Ты сам бы целую неделю в лесу посидел – тоже бы обрадовался.

За едой мы молчали и дружно ели. Сегодня и у меня ложка летала не хуже, чем у цыгана, а горячая каша, казалось, попадала в брюхо, минуя рот, – я не успевал почувствовать, что она горячая. Наконец я не выдержал, положил ложку, как складывают оружие.

– Э, баро, плохой ты едок, – усмехнулся Зарко. – Бери пример с меня – я впрок ем.

Я лишь улыбнулся. Кажется, все входит на круги своя – вместо рассудительного и мудрого потомка сказочных эльфов я снова вижу балагура и пустобреха, каким Зарко бывает, если нет опасности. Теперь бы, для полноты картины, Томасу следовало вспомнить о бедах, которые давным-давно принес ему конокрад. И верно, как только насытились, конюх начал задавать вопросы:

– А мерин ваш куда делся?

– Э, где тот мерин! – благодушно отмахнулся цыган. – Оставили мы его, он и помер.

– Жалко, – вздохнул Томас. – Хороший был мерин, смирный. Ну, гнедая твоя воз вытянет.

– Как гнедая? – встрепенулся цыган. – Я думал, ты нам своего мерина одолжишь.

– Еще чего! – фыркнул Томас. – Кто это в здравом уме цыгану коня доверит?

– Старый, нельзя кобылу в кибитку впрягать, – заволновался Зарко. – Что с твоим мерином станет, убудет, что ли?

– Это почему кобылу нельзя впрягать? – вздернул подбородок старый конюх. – Добро, если бы она жеребилась скоро, а то ведь не раньше, чем через год!

– Э, да что с тобой говорить, – расстроился цыган. Повернувшись ко мне, искательно заглянул в глаза: – Господин Артаке, хоть вы скажите.

Я тоже не понимал, почему гнедую кобылу нельзя запрячь в кибитку. Подозревал, что цыгану ее просто-напросто жаль. Представив, как кто-нибудь предложит запрячь Гневко, скривился – я такого сам запрягу и поеду!

– Ну, пойдем, Томас, поговорим, – кивнул я в сторону овражка и пошел вперед.

Спускаясь, слегка обернулся – не нужна ли помощь старику, но тот ловко управлялся с костылем.

– Господин Артаке, правду я говорю – не надо Кургузого цыгану давать, угонит, – начал Томас, но я его перебил:

– Давать или не давать, я сам решу. Ты мне другое скажи. И все скажи, без утайки.

Томас опустил голову, но не стал упираться или увиливать, как это сделал бы Зарко на его месте.

– Поклялся я, – глухо сказал старик. – Фрау Йорген поклялся, на святом кресте, что ни одна живая душа о том не узнает.

– Клятва… – хмыкнул я. – Клятва – это серьезно.

– А вы бы нарушили, если бы умирающей клятву дали?

– Ладно, не требую я от тебя, чтобы ты клятву нарушил. Я буду говорить, а ты кивай, хорошо?