Андрей Белянин: Изгоняющий бесов [litres]

Не знаю её судьбу и как выжили в наших северных широтах остальные, но вот один малыш, Гесик, достался старцу Пафнутию. Который, кстати, не хуже любого опытного ветеринара купировал ему хвост, правильно подрезал и поставил уши, так что к моему переезду двухлетний жеребёнок уже был страхом и гордостью всей деревни.

– Я встал. – Мне пришлось быстро подняться, не дожидаясь, пока Гесс, уязвлённый моим равнодушием и нежеланием поиграть, пустит в ход зубы.

Нет, он ни капли не злой, даже наоборот, жутко дружелюбный пёс в шикарном ошейнике ручной работы с серебряными крестами и тиснёной молитвой «Спаси и сохрани». Ошейник заказал сам старец и велел не снимать, поскольку именно слова «спаси и сохрани» первыми приходили на ум при виде клыков этого зверя. Кто видел, тот поймёт.

Но Гесс очень добрый пёсик, именно поэтому искренне не понимает и огорчается, почему кто-то отказывается погладить его мосластый зад или отдать «голодной собачке» всю свою еду за столом. А обиженный доберман – это, знаете ли, всегда чревато…

– Глажу, глажу, – поспешил я заняться своим первоочередным делом наутро. – А теперь идём гулять!

Пёс в восторге облизал мне лицо и рысью упрыгал в сени, вернувшись со своей гулятельной фуфайкой и зимней солдатской шапкой в зубах. Мою обычную одежду составляли те же чёрные джинсы, чёрный армейский свитер и вполне себе готическая чёрная ряса. Полчаса беготни по двору, счастливого лая, кубометров взрытого снега, сбивания меня в сугроб, пометки всех важных столбиков, утверждения, что жизнь прекрасна, – и бегом домой греться.

Молитва, умывание, завтрак всегда шли следом в произвольном порядке.

Отец Пафнутий, надо признать, был довольно прогрессивный дед, так сказать совершенно не страдающий агрессивным «православием головного мозга». Вот уж для кого слова «Бог един, Бог во всём, Бог есть всё сущее на земле» были непререкаемой аксиомой!

Он находил общий язык с любым нетрезвым атеистом, заигравшимся неформалом или религиозным фанатиком, меж тем оставаясь абсолютно целостной и самодостаточной личностью. Старик словно бы видел саму душу человека изнутри, всех понимая и никого не осуждая, и, быть может, именно поэтому ему безоговорочно верили.

Как поверил и я, когда он хлопнул меня тяжёлой ладонью по плечу и сказал: быть тебе от, Федька, бесогоном!

– Гесс, отстань уже, совесть есть?

Доберман поднял на меня изумлённый взгляд, буквально вопиющий: как, человек, неужели тебе не нравится гладить мой зад? А хочешь нос? А хочешь, лапку дам? И вторую дам, только ты гладь, да?! А не то кусь тебя, кусь!

– Геська, знай своё место! – прикрикнул отец Пафнутий, и пёс, покаянно опустив жёлтые брови, вернулся на свою лежанку поближе к печке.

– А ты, паря, от бы построже с животинкою-то. Он от слабину чует и туды носом, как к мамкиной сиське. Ему, вишь ли, волю-то дай, дак он у тебя на ручках спать будет и шагу ступить не даст, не бросай, дескать, от его, любимого, одного дома. Собачке ж оно скучно да страшно. Сиди от рядом всю жизнь, корми да гладь! Зверьё-то, оно хитрое…

Доберман так округлил глаза, словно был сражён в самое сердце столь несправедливыми словами. Он же умереть готов ради хозяина! Вот прямо сейчас ляжет и умрёт! И пусть вам всем потом будет стыдно! Вы там, кстати, не за стол садитесь ли, бесчувственные люди?!

– А ты ешь от, да на ус мотай, – продолжал старец Пафнутий примерно через полчаса, когда я умылся, причесался, помолился, возблагодарив Господа за хлеб наш насущный, и получил свою миску пшённой каши с маслом и мёдом. Наш обычный завтрак.

На обед – густые щи без мяса или суп гороховый с грибами и луком, так чтоб ложка стояла, на ужин – отварной картофель с рыбою, самой простой местной сельдью, треской, щукой. Но бывает порой и просто жареная картошка без всего.

Те, кто думает, что церковь гребёт деньги лопатой, вряд ли заглядывают в маленькие приходы на сорок – пятьдесят дворов с общим населением меньше пятисот душ, где батюшка трудится наравне со всеми, а всех прихожан – три десятка бабулек да на них же три-четыре пьющих старика. Молодёжь в массе в райцентре, а те, кто поумнее, давно в городе. Но иногда именно в такой вот забытой властями глубинке и происходят настоящие чудеса.

И ведь не то чтобы именно здесь я вот так сразу взял да и обрёл себя, но иначе, чем чудом, всё то, что со мной здесь происходило, назвать трудно. Ну, быть может, если только следствием кратковременного оголтелого алкоголизма? Не знаю…