Пэт Кэдиган: Харли Квинн. Безумная любовь

Когда они проходили мимо американских горок, он внезапно остановился и, указав на сложное переплетение поддерживающих балок, сказал, что решетка отбрасывает удивительную сетчатую тень: если встать в самой серёдке и не двигаться, никто из прохожих тебя не увидит.

— Но тебе никогда не придется там прятаться. На Кони-Айленд абсолютно безопасно, — добавил он, и они пошли дальше.

Держа его за руку, Харлин кивнула и еще раз оглянулась на решетку аттракциона.

Приближался вечер. Яркий солнечный свет угасал, и папа вот-вот должен был объявить, что им пора возвращаться, но вместо этого они направились смотреть разные шоу. Там была женщина, сидевшая на электрическом троне. Сквозь него проходил ток в тысячу вольт, но дама совершенно ничего не чувствовала, хотя и зажгла фонарик, прикоснувшись к нему языком.

Женщина-змея закручивалась в такие кольца, что Харлин побоялась на нее смотреть. Никто, даже ее учительница гимнастики, не смог бы похвастаться подобной гибкостью. Еще там был человек, который забил гвоздь себе в щеку, и у него даже не полилась кровь.

Они вернулись к павильону с аттракционами и еще раз пять скатились с большой горки. В конце Харлин уже совсем не боялась и только хохотала от восторга, когда они с папой усаживались на маленький коврик и летели вниз по длинному желобу.

По пути из павильона они случайно отворили какую-то дверку, думая, что за ней выход, и попали в тесную каморку, грязную и душную. По всему полу стояли банки с краской и лаками, словно рабочие нарочно расставили их так, чтобы кто-нибудь споткнулся. У стены стояли листы фанеры, а рядом теснились бутыли со столярным клеем и валялись куски синего мела. На двух козлах для пилки дров лежал большой кусок фанеры с электрической пилой поверх него.

В сухом воздухе сильно пахло опилками, свежей краской, растворителем и еще чем-то резким, химическим, вроде резинового клея. Харлин слегка затошнило.

— Плохое место, — недовольно буркнула она.

— Нет, просто мастерская, — поправил отец. — Кто-то же должен делать все эти смешные штуки.

Они покинули комнату, и он закрыл за ними дверь. Харлин подняла на него взгляд:

— Похоже, делать веселые вещи не очень-то весело.

— Это ты сейчас здорово сказала, — усмехнулся папа.

Харлин потащила его прочь от двери. Она все еще ощущала ужасный химический запах, и ей хотелось вдохнуть свежего воздуха. Из парка они вышли в темноте.

Харлин почувствовала тревогу и возбуждение. Было так поздно! Мамочка всегда говорила, что, когда на улицах зажигаются фонари, пора бежать домой. Будь на месте отца мама, она бы уже давно искупала Харлин и надела на нее пижаму.

Но папа никуда не торопился. Вместо того чтобы пойти домой, он предложил заглянуть куда-нибудь поесть. «Настоящей еды», — пояснил он. Тогда, если мама спросит, ели ли они что-нибудь кроме хот-догов и яблок в карамели, они с чистой совестью ответят — «да». Они отправились в смешное маленькое кафе под названием «За-Есть», где все официантки ходили с пышно начесанными волосами, называли посетителей «дорогушами» и «сладенькими моими», говорили с протяжным бруклинским акцентом и постоянно выдували пузыри жвачки. Харлин решила, что тут почти так же весело, как на Кони-Айленде.

Папа позволил ей выбрать еду самой. Она заказала чизбургер с беконом, жареную спиральками картошку и луковые кольца. Он же взял мясной рулет с картофельным пюре, подливкой и зеленым горошком. Мама часто такой готовила, хотя в её рулете частенько бывало больше хлеба, чем мяса.

Рулет пах просто замечательно, и Харлин показалось, будто она провинилась перед мамой, сравнивая ее стряпню со здешней. Странно, конечно, что отец заказал блюдо, которое мог съесть и дома. Вслух она ничего не сказала, но папа, похоже, умел читать мысли:

— Знаешь, захотелось вдруг мясного рулета. А заставлять маму лишний раз вставать к плите, да еще и так поздно, не годится.

«Что ж, звучит вполне разумно», — решила Харлин. По крайней мере, не страннее других объяснений взрослых. Однако ел папа необычно медленно, словно пытаясь растянуть момент и запомнить удовольствие. Он предложил кусочек Харлин. Она вежливо ответила, что не в настроении есть мясной рулет. Папу это рассмешило. На самом деле она втайне испугалась, что рулет окажется вкуснее маминого.

Харлин наелась так, что на десерт у нее уже не хватило сил. Папа оплатил счёт, оставив официантке большие чаевые.

— Спасибо, дорогуша, — улыбнулась официантка, выдувая пузырь жвачки. — Щедрое у тебя сердце, я всегда по человеку вижу.