Ханна Джеймесон - Выжившие [litres]

Вода была ледяной. Трудно выразить словами, как тяжело, когда все всегда холодное. Уже два месяца я не знаю ничего, кроме холода. Дважды вымыв руки, я снова вернулся на свой стул рядом с мертвой девочкой. Таня взяла мою правую руку и принялась обрабатывать ватным тампоном, смоченным в чистом спирте.

– Значит, ты приехал сюда на конференцию? – привычно заговорила она, отвлекая меня. – А кем ты работал?

– Историком. Преподавал в Стэнфорде.

– Тогда откуда у тебя акцент?

– С юга. Долго жил в Сан-Франциско.

– А чем занималась твоя жена? – Она кивнула на мое обручальное кольцо.

– Она… Надя была журналисткой. Нелегко пришлось, особенно когда появились дети. Мы оба много работали, а арендная плата была такой высокой. – Я вдруг улыбнулся. – Странно сейчас говорить об аренде.

Таня рассмеялась:

– По-моему, все мои прежние разговоры были только об аренде.

– Или выборах.

– О протестах населения.

– Я участвовала во многих из них.

– И я, ближе к концу. – По руке пробежала судорога, белое, обжигающее ощущение, и я чуть не отдернул ее. – Ты не шутила, сказав, что будет больно. Никогда бы не подумал.

– Это вы, ребята, все испортили, – произнесла она невозмутимо, будто в наказание мне. – Здесь, в Европе, было просто замечательно. Мы молились, чтобы вы там не наделали глупостей. Хотя, если честно, весь мир повел себя довольно глупо. А мы-то надеялись, что конец света будет не таким глупым.

Я поморщился и убрал руку. Некоторое время, пока алкоголь впитывался в костяшки моих пальцев, мы оба сидели молча. Мир, о котором мы сейчас говорили, казался – прошу прощения за избитую фразу – похожим на сон. Этот – сегодняшний – выглядел более реальным, чем все, что было раньше. У меня было ощущение, что я словно проснулся, болезненно проснулся, по сравнению с тем, как жил всего два месяца назад.

– Давай другую руку, – прервала Таня наше молчание.

– Сейчас, дай мне секунду.

– Хочешь послушать музыку?

На ее предложение я грустно вздохнул, поскольку мой собственный ноутбук умер еще несколько недель назад, и мне не удалось никого уговорить разрешить мне зарядить его внизу.

– У тебя есть музыка?

– Да, я бережно расходую батарею. Слушаю по одной песне, когда чувствую… чувствую, что сойду с ума, если не услышу музыку.

– Конечно! С удовольствием, если ты уверена, что хочешь тратить батарею на меня.

– Это не пустая трата.

В последний раз я слушал музыку неделю назад, когда застал Натана за стойкой бара: скрытый из виду, он сидел на полу и что-то слушал. Он сразу перестал, как только заметил меня, стыдясь, что его застукали за такой легкомысленной тратой заряда телефона. Но он дал мне послушать песню. В стиле кантри. Не помню какую. Раньше я не любил кантри, но сейчас мне не хватало музыки. Теперь мои запросы не так уж и высоки.

Зря Натан чувствовал себя виноватым; люди, у кого еще работают телефоны, понимают, пусть даже отказываясь признать и произнести это вслух, что они не собираются никому звонить. А у меня больше нет телефона исключительно из-за моей собственной глупости.

Таня вернулась на свой стул с MP3-плеером, одной из тех старых вещиц, тяжелых и прямоугольных, и дала мне наушник. Я наклонился вперед, наши головы почти соприкасались, а она тем временем положила мою другую руку себе на колени и принялась обрабатывать ее ватными палочками.

Чувство, которое я переживал, было самым теплым за последние недели. К моему смущению, от натянутых до предела нервов на глаза навернулись слезы.

– Я понимаю, эта музыка обволакивает, – произнесла Таня. – Могу помолчать, если хочешь просто прочувствовать ее.

– Конфиденциальность разговора врача и пациента в силе?

– Конечно, почему бы и нет.

– Она прекрасна, как… – Опять боль, острая, но я был готов к ней. – Как вальс. Это что-то из старого?

– Это ты старый. А это Рианна.

– Рианна?

– Да.

– Не знал, что Рианна может так звучать.

– А ты вообще ее слушал?

– Я бы сказал так: слушал ее меньше, чем никогда. – Мне удалось не отдернуть руку, и Таня начала бинтовать ее. – Мне скоро исполнится тридцать восемь. Может, уже исполнилось.

– А мне – сорок, и я спокойно отношусь к этому. Возраст – не оправдание.

Она закончила бинтовать, и мы ждали окончания песни. У меня по плечам бегали мурашки, но не от холода. Мне было хорошо. Песня закончилась, и Таня забрала наушник.

– Дай мне знать, если тебе понадобится помощь при вскрытии, – предложил я.