Розария Мунда - Рожденный в огне [litres]

Дорогой кузен,

Я и не надеялась увидеть именно тебя на том турнире. Но моя радость подтвердилась. Найди меня в «Затонувшем драконе», в Чипсайде, на празднике летнего солнцестояния, в три часа пополуночи. Оставь свое упрямство: летнее солнцестояние – время семьи.

Джулия была ночным кошмаром нашей няни. Она была из тех девчонок, которым всегда удавалось незаметно ускользнуть из дворцовых покоев, отыскать мальчиков и примкнуть к нашим играм. Она всегда возвращалась обратно покрытая грязью, в разорванном платье роскошного фасона, с разбитыми коленками. Вопреки всем ожиданиям именно Джулия – предназначенная в жены подходящему мужчине и в дальнейшем вынужденная коротать свои дни исключительно дома как примерная супруга – контролировала орбиты наших игр с магнетизмом настоящего Солнца. Стоило появиться Джулии, и день становился незабываемым. Деревья в дворцовых садах превращались в карстовые колонны, на которые мы взбирались, пруды становились морями, по которым мы плавали, лужайки – полями, которые мы опаляли племенем драконов, сходясь в смертельной схватке с врагами.

Мы постоянно спорили, кто станет Первым Наездником, а кто – Альтернусом. И в этом споре Джулия обычно побеждала.

– Когда я вырасту, то стану Первым Наездником и Триархом, как мой отец, – заявляла она. – Как Пито Юнифер, как Уриэль на Ароне.

– Ты не сможешь, Джулия, – с насмешкой отвечали старшие мальчики. Это были мой брат, Лаэртес, пожелавший стать пассусом [8] Пассус ( от лат. passus «шаг») – идущий, шествующий. в старинной, давно забытой церемонии; брат Джулии, Иксион, ровесник Лаэртеса, и Дело, один из старших наследников из рода Небесных Рыб. – Девчонки не летают.

Я помню, как оттаскивал ее от них, а она, покраснев от злости, ругала их на чем свет стоит. Самые обидные ругательства, которые она знала, были стары как мир, а фразы, которые мы почерпнули из «Аврелианского цикла», давно вышли из употребления, и наши братья, которые уже наслушались настоящих ругательств от своих отцов, лишь еще сильнее смеялись над ней.

– Мой отец сказал, что они все изменят, – сообщила она мне после, стоя в тени рощи, и ее глаза метали яростные молнии. – Отец говорит, что поменяет правила ради меня. Я буду летать.

Никто никогда не спорил с Джулией, но я подыгрывал ей, когда она начинала придумывать про себя небылицы. Я знал силу ее выдумок, которые так сильно напоминали реальную жизнь, что могли убедить нас, что мы летаем, в то время, как твердо стояли на земле.

– Мой отец, – сказала Джулия, и ее серые глаза сделались огромными, – может все.

Последний раз я видел Джулию во время Кровавого месяца.

События, происходившие после падения старого режима и установления нового, вспоминались смутно, порой озаряя память яркими вспышками, но в целом я почти ничего не помнил. Последний раз, когда мы виделись, семьи драконорожденных содержались под домашним арестом в Большом Дворце. У отца изъяли драконий свисток, а Алетею не выпускали из гнезда. Стража, следившая за порядком во внутренних покоях, присягнула на верность Революции, а затем заставила пленных повелителей драконов тоже присягнуть на верность новому режиму, выставив их на посмешище, и эти игры продолжались еще несколько недель. Считалось, что стража оставалась во Дворце для нашей безопасности – в течение этих нескольких недель в покоях раздавались крики протестующих, бунтующего народа, требующего хлеба и крови за дворцовыми стенами.

В это время мой дядя, Кретон, Триарх Запада, попытался сбежать в свою горную резиденцию с женой и детьми. Однако их поймали. После того как их привезли обратно в город, революционеры привели жену и детей Кретона в наши покои и потребовали встречи с Дракаром, властелином Дальнего Нагорья и его семьей.

Отец принял их в гостиной. Кузены выглядели потрепанными, со следами побоев на лице. Джулия, как и я, была младшей в их семье, но и на ее лице темнели синяки, как у братьев. Тогда я впервые столкнулся с насилием, совершенным в отношении драконорожденного. Меня переполняла страшная ярость, вызванная не только видом ее страданий, но и вопиющей дерзостью этих людей, посмевших поднять руку на отпрысков Грозового Бича, на ребенка Повелителя дракона. Это казалось немыслимым даже в разгар страшных событий Кровавого месяца. Моя тетя, которую держал один из охранников, едва слышно застонала, и я даже не сразу понял, что этот звук принадлежал человеку.