Александра Росс - Не зови волка [litres]

Зашелестели бархатные юбки, и она села на колени, снимая с себя ожерелье и браслеты. Золотое ожерелье и браслеты звякнули о дно миски.

– Скажи мне, – обратилась Рен к старику, – что с тобой случилось?

Старик повернулся к ней и снял капюшон.

– Я вижу, что люди еще не испортили тебя, Рен, – сказала Баба-яга.

Рен прижала руку к сердцу. Она в изумлении наблюдала за тем, как Баба-яга радостно собирает драгоценности из миски.

– Что ты делаешь? – спросила девушка, чувствуя, как быстро бьется ее сердце. – Почему ты прячешься?

Баба-яга улыбнулась, продемонстрировав сломанные зубы. Ее черно-красное полосатое платье выглядывало из-под плаща нищего.

– Ты так очарована этими людьми, – сказала старуха. – Тебе нравятся их привычки. Я просто хотела убедиться, что ты не научилась у них ничему плохому.

Баба-яга оценивающе посмотрела на одежду Рен, и девушка внезапно почувствовал себя неуверенно. На ней была темная юбка и жакет из темно-синего бархата с узкими рукавами. Рен настояла на приглушенном синем, а ее мать настояла на украшениях и модной прическе.

– Я достаточно умна, чтобы отличить хорошее от плохого, – сказала Рен и нервно коснулась волос.

– Я знаю, – ответила Баба-яга. – Я бы не стала возиться с глупышкой. – Вдруг она как будто вспомнила, о чем собиралась спросить. – Ты не жалеешь о своем желании?

На мгновение Рен вспомнила о Рише с ощущением удушающей тошноты, которая в последнее время сопровождала все мысли о нем. Но потом она подумала о Якубе и Ане, и о том, как Фелка стала для них почти членом семьи.

– Я бы никогда не пожалела, что сделала кого-то счастливым, – сказала она. – Мой брат знал, на что идет, а у дочери Якуба не было выбора. Я могу продолжать жить без Риша. Якуб не мог.

Баба-яга кивнула. Ее уродливое лицо смягчилось.

– Мне жаль твоего друга.

Чувство тошноты усилилось. Рен делала все возможное, чтобы отделить человека от монстра, но каждый раз перед ее глазами вставало мертвое тело Францишека, лежащее на краю рва.

– Мой друг умер в тот же день, что и мой брат, – сказала она твердым голосом. – То существо на горе не было им.

– Но это был он, Рен, – сказала Баба-яга. – Неважно, вторая это душа или нет: только дурное существо согласится впустить в себя зло. Для этого нужно сделать выбор. Кем бы он ни был, кем бы он ни стал – Кожмар выбрал свою судьбу.

– Никто не выберет такое существование.

Рен посмотрела вниз. В своих руках она увидела черное тело, лежащее лицом вниз, покрытое грязью. Она увидела своего брата, падающего прямо в ад. Она увидела существо, которое когда-то было Кожмаром.

– Не могла бы ты вернуть их обратно? – прошептала она. – Если не Риша и Кожмара, то как насчет Францишека? Лукаш нуждается в нем…

– Смерть – это не сон, – предостерегла Баба-яга. – Нельзя пробудиться от вечного сна без последствий.

– Но Аня… – начала Рен. – И яблоня… сидр…

– Нет, Рен, – сказала Баба-яга твердым голосом. – Позволь мертвым упокоиться. Их души заслуживают мира.

– Отвратительно, – сказал Лукаш, вытирая внутренности стржиги со своего широкого меча. – Просто мерзость.

Прошло два месяца с момента битвы за Стеклянную гору. Лукаш находился на самой отдаленной границе Каменьев, так близко к краю леса, что он мог видеть, как впереди редеют деревья.

Чарн подошел к нему, обходя трупы.

– Это последний, – сказал волк и завыл.

Ожидая сигнала к перегруппировке, волки Чарна пронеслись между деревьями. Его новая Драконья бригада, состоящая из Волчьих Лордов, жителей деревни и нескольких дворян, последовала его примеру. Золотой Дракон позаботился обо всех остальных драконах в королевстве, поэтому, кроме Лукаша и его братьев, ни у кого больше не было рогов на уздечках.

Пока что.

Земля под копытами Крула была покрыта трупами стржиг: все они были обезглавлены, и эта картина навевала Лукашу тревожные воспоминания о мавке. Он был рад, что они закончили. Чем раньше у него получится увидеть Рен, тем счастливее он будет. Псотники все еще трещали в ветвях деревьев у него над головой, а в лесу все еще оставались реки, в которые никто не смел заходить. Но стржиги наконец-то были мертвы.

– Мы должны возвращаться, – сказал Лукаш, садясь в седло.

Рядом с ним Раф запрыгнул на своего коня.

– Хочешь вернуться к своей хорошенькой маленькой виле? – усмехнулся он. У Рафала все еще были глаза поэта и душа дьявола, но, по крайней мере, в нем больше не было тяги к саморазрушению.