Сергей Ким: Орден геноцида [litres]

То, чему я научился на службе Пакта, пригодилось, когда он стал моим врагом.

– Путь завершен .

Почему меня не расстреляли сразу? Наверное, просто повезло. У Сопротивления были ко мне огромные счеты – слишком многих я и мои «церберы» отправили на Ту Сторону… Но мне повезло, и мне встретилась тетя, о которой я никогда раньше не знал.

Еще одна Винтер – потерянная Винтер, ведь у цербера всегда три головы…

– Иди ко мне .

Машину Ингеборги подорвали спустя два дня после того, как она выдала мне это задание – последнее свое задание. И я тоже теперь остался последним.

Последним из клана Винтер.

– Пришло время .

Я погружаюсь все глубже и глубже в пучины памяти.

Учеба в Печорском училище. Похороны Вильгельмины. Потоп.

Гребень холма оказывается неожиданно тонким, я запинаюсь и кубарем скатываюсь вниз.

– Ты обретешь то, что желаешь .

Перед глазами разбивается калейдоскоп воспоминаний.

Мы соревнуемся в стрельбе. Я спорю с Хильдой, кому разбирать хлам в чулане. Я готовлю с Вилли ужин. Дядя рассказывает очередную смешную, но жутко пошлую историю. Мы гуляем на ярмарке. Мы сидим вечером перед камином, читая не очередной Охотничий дневник, а приключенческий томик Буссенара…

– Путь завершен, человек .

Я лежу на земле, глядя в затянутое пыльными облаками небо.

Осколки калейдоскопа воспоминаний догорают перед глазами, выжигая в памяти, будто на фотопленке, последние дни в моей жизни, когда я был по-настоящему счастлив.

Хочется закричать, но из горла, будто стертого наждачной бумагой, не вырывается и звука.

Да и незачем кричать.

Здесь нет никого, кроме меня и пустого Арафа. И прошлого уже не вернуть, сколько ни кричи и ни сожалей. Все, нет его. Оно ушло.

Когда? Наверное, когда погибла Вилли. А может, оно умерло окончательно, когда я оставил Хильду в том аду…

– Как я могу быть в аду, – надо мной склоняется женщина, – если я навсегда в твоем сердце, Конрад?

На меня смотрит… Хильдегарда.

Не та, какой я ее запомнил – безбашенной шестнадцатилетней девчонкой. И не та, какой я встретил ее в последний раз – почти безжизненной куклой.

Хильда, что сейчас с мягкой улыбкой смотрела на меня, была не младше меня. В длинных, пшеничного цвета волосах хватает седины, но она все еще красива.

– Тебя нет… – прошептал я. – Тебя нет… Я убил тебя…

– Может быть, – усмехнулась сестра. – А может быть – это я убила тебя? Но сейчас и я, и ты – здесь, вместе.

Невесть откуда взялись силы, чтобы перевалиться на бок и подняться на колени. Я протянул руку, чтобы коснуться своего наваждения…

Пространство под моими пальцами пошло волнами, когда я натолкнулся на призрачную преграду.

– Не получится, – грустно улыбнулась Хильда, прикладывая к моей руке свою.

Нас разделяла невидимая стена.

Я смотрел на сестру… какой она могла бы стать , если бы дожила до сегодняшнего дня.

Длинные светлые волосы с сединой, морщинки в уголках алых глаз с вертикальным зрачком – не девочка все-таки: как и мне, ей уже пятый десяток должен был идти… Пустынный маскхалат, ремни и подсумки разгрузки, высокие прыжковые ботинки, пистолетная кобура на бедре и…

Герб Сопротивления на плече.

– Я бы тоже хотела тебя обнять, Конрад, но… не получится, – вздохнула Хильда и посмотрела мне за спину. – Ведь правда, малая?

– Да, сестренка.

Я обернулся и увидел… Вильгельмину.

И снова не ту, что я помнил. Мой младшей сестре было навсегда пятнадцать, а этой явно за сорок.

Коротко стриженные черные волосы с одинокой седой прядью, спадающей на лоб. Алые глаза с вертикальным зрачком… Точнее, только один – вместо левого, как и у меня, был магомеханический протез, а на щеке залегла паутина шрама. Из левого рукава вместо обычной руки выглядывал затянутый в перчатку с обрезанными пальцами точно такой же протез, как у меня.

Песочного цвета мундир, высокие прыжковые ботинки, ремни, разгрузка, пистолетная кобура на поясе… И снова герб Сопротивления на плече.

– Вот мы и встретились снова, – с улыбкой сказала Мина, усаживаясь на землю. – Я всегда верила, что нас нельзя разлучить.

Разумом я понимал, что это всего лишь очередные галлюцинации, порожденные истощением и обезвоживанием. Умом я это понимал…

Но сердцу было все равно.

Впервые в жизни мне не хотелось приходить в себя, становиться нормальным, прогонять прочь наваждения и галлюцинации.

Впервые в жизни мне хотелось остаться в этой грезе наяву, где я могу быть снова единым со своей семьей.