Ирада Нури - Шанталь. Ход королевы [litres]

На горизонте, не считая пришвартованного у берега судна капитана Лефевра, не появилось ни единого корабля, а значит, рассчитывать на счастливое спасение не приходилось. Не отрывая взгляда от линии горизонта, пират слегка склонил голову позволив более малорослому палачу беспрепятственно накинуть петлю на свою шею, демонстрируя этим хладнокровие и покорность судьбе.

Его команда, связанная и избитая, находилась тут же, ожидая часа, когда после казни капитана народ примется вершить расправу над ними. Имея перед глазами образец мужества, в виде своего предводителя, и к глубокому разочарованию зрителей, ни один из них и не подумал попросить о снисхождении, смело глядя в глаза приближающейся смерти.

Барабанная дробь смолкла. Лично командующий казнью губернатор махнул белоснежным платком, щедро украшенным тончайшим кружевом, и застывший в ожидании приказа палач ударом ноги выбил шаткий табурет из-под ног пирата…

Средиземное море, Тахмиль, тремя годами ранее

Есть ли в этом мире что-то более вечное, более загадочное, таинственно манящее и столь совершенное, как море?

Раньше я и представить себе не могла, чего по-настоящему лишена, пока не вдохнула полной грудью свежего соленого воздуха, не ощутила под ногами дружеского волнения неукротимой в своей красоте и совершенстве могучей стихии, которая сейчас ластится к тебе, как пушистый котенок, зовет поиграть, а уже в следующий миг выпускает когти и демонстрирует огромные острые зубы хищного зверя, грозя поглотить тебя целиком без остатка.

И все же море не так жестоко и бессердечно, как люди, мечтающие обрести господство над ним. Глупцы! Разве можно властвовать над тем, чего им никогда не постичь, не охватить? С морем можно только попытаться подружиться, и оно, поверьте, никогда не предаст своего друга, щедро делясь с ним всеми своими дарами и защищая от невзгод.

Не в силах справиться с переполнявшими эмоциями, я с проворством ярмарочного акробата вскарабкалась по вантам вверх к самой верхушке мачты, чтобы отсюда, с головокружительной высоты в полной мере полюбоваться ярко-синим безоблачным небом, чьи невероятные оттенки в точности повторяла морская гладь, блестя и переливаясь под солнечными лучами как атлас.

Широко раскинув руки по сторонам в попытке обнять своего безбрежного друга, я громко прокричала, спугнув парочку альбатросов, кружащих над водой в поисках зазевавшейся рыбы:

– Я люблю тебя! Я люблю тебя, море!..

– Спускайся вниз, Шарль. Мне мой юнга нужен живым и невредимым, – отозвался стоявший за штурвалом капитан. Несмотря на все попытки сохранять строгий вид, чтобы не смущать команду, ему это плохо удавалось. Нет-нет а пробивалась сквозь плотно сомкнутые губы счастливая улыбка, зажигающая яркие огоньки в глазах всякий раз, как его взгляд падал на меня, вызывая в ответ густой румянец на щеках при воспоминаниях о прекрасных моментах близости под сенью капитанской каюты.

По взаимной договоренности об открытости отношений на борту не могло быть и речи. Для всех мы по-прежнему оставались капитаном и юнгой, который, несмотря на то, что открылась его женская сущность, продолжал отзываться на мужское имя – Шарль.

Свежий морской воздух оказался лечебным и для Ренарда, окончательно выздоровевшего и окрепшего. Босой, как и большая часть команды, потому что ходить по дощатому полу и лазать по канатам-вантам босыми ногами было удобнее, и в матросской одежде, на которую он сменил привычный камзол и панталоны, Ренард больше ничем не напоминал изящного юношу, впервые встреченного мною в аристократическом квартале Марэ. Легкая небритость очень шла его лицу, добавляя мужественности, той самой, что ему не хватало прежде. От тяжелой физической работы за оставшиеся недели пути до конечного пункта нашего путешествия – Тахмиля он успел обзавестись не только мозолями на огрубевших руках и ногах, но и мускулами, красиво выступающими из-под закатанных рукавов суконной куртки.

С каждым днем их родство с капитаном становилось все более очевидным, и, хотя Патрис был выше его на целую голову и шире в плечах, черты, характерные для всех представителей фамилии де Сежен, не оставляли ни малейших сомнений в том, что эти двое – родные братья.

Поначалу некоторая неловкость, возникшая вследствие того, как стало понятно, кому из этих двоих было оказано мое предпочтение, сильно мешала нашему общению, но за оставшееся время мы смогли прийти к общему согласию и, как я очень надеялась, пониманию.

Читать дальше