Александр Якубович - Одиночество жреца. Том II

Орвист чуть заметно кивнул, медленно забрал качающийся из стороны в сторону серебряно-золотой символ власти рода, надел его через голову на свою мощную шею, положил ладонь на грудь Бренарда, прощаясь,после чего наконец-то встал на ноги.

Когда он проходил мимо Сании, девушка как-то вся аж сжалась, будто ожидала удара, но виконт не осудил ее за то, что она выжила благодаря его помощи, а отец — погиб. Ни словом, ни жестом, ни взглядом. Он просто подошел к ближайшему булыжнику, поднял его и ппотащил к крупному плоскому камню, который выглядывал из-под прибрежной гальки и подходил в качестве плиты, на которую мы положим тело Бренарда. Сжечь труп, как того требовала традиция, у нас сейчас не было никакой возможности.

Орвист сам перенес тело отца, после мы трое, кое-как, собрали достаточное количество камней для того, чтобы надежно укрыть тело графа от падальщиков и птиц. Когда последний камень был уложен, мы еще немного постояли у импровизированной могилы. Орвист внимательно осмотрелся, пытаясь запомнить место, на котором упокоился его отец, чтобы потом вернуться и закончить погребение, как того требовали традиции — если мы выживем, конечно — и мы, все трое, отправили обратно к нашему костру.

Вечер уже вступал в свои права и с моря подул прохладный бриз. Грозовая туча, которая весь день бухла где-то в небесах, была готова вот-вот разразиться дождем. Это было хорошо, потому что дождь даст нам так нужную сейчас пресную воду, от нехватки которой у меня уже давно прилипал язык к нёбу.

Я не стал успокаивать Орвиста силой Лу. Не потому что я не любил виконта и желал ему страданий, совершенно нет. Орвист доказал, что он — мой самый лучший и самый преданный друг, пусть наши отношения и были весьма своеобразны. Нет, не из-за жестокости я не помогал Орвисту справиться с горем.

Сейчас виконт должен был сам переварить его, сам справиться с потерей отца таким трагичным образом. Чтобы это событие оставило на его душе рану и он никогда не забывал, что и как произошло.

Ведь виконт никогда не был дураком и сейчас прекрасно понимал, что за пожаром на корабле стоит Бренн. И теперь в Клерии было уже два человека, близких к королю, которые всей душой жаждали падения Республики. И неизвестно, чья месть — моя, или нового главы рода де Гранж — будет для них страшнее.

Мои спутники нашли еще некоторое количество обломков, и мы заночевали там же — у скалы, на пляже. Ночью у меня серьезно поднялась температура, и жарило капитально, возможно, я даже проваливался в бред. Ожог на лице обработать было нечем, воды не было: дождь так и не начался. Перед самым рассветом Орвист поднял нас с Санией, дремавших у скалы и пытающихся уловить хоть грамм тепла от костра, и объявил, что нам пора двигаться. Если мы задержимся еще хотя бы на полдня тут, у моря, то есть все шансы здесь и остаться навсегда. Во всяком случае — для меня.

Я ощущал, как энергия жреца внутри меня бурлит и клокочет, но никак направить ее не мог. Почему-то вспомнился день, когда Лу только начали пытать. Мы тогда как раз сделали первую выгонку и я учил Орвиста пить самогон… Что тогда делала Энжи? Пыталась меня исцелить? Но ведь она богиня бардов, веселья и путешественников, вообще по природе своей была ближе всех к менталистам. Наводила мороки, меняла настроение, вот это все… Сила исцеления приписывается в Пантеоне только Георе. Или любой бог может исцелять раны смертных, просто у Матери это получается проще всего? Значит, я мог бы использовать силу Лу… Но все мои попытки обратиться к собственной душе, в которую сейчас была впаяна энергия богини, ни к чему не привели. Возможно, если бы я в прошлом активнее пользовался силами, дарованными мне, то смог бы лучше управлять потоком силы, но сейчас это было похоже на попытки поймать смазанную маслом свинью: как только я тянулся к божественной силе, она, выворачиваясь, ускользала.

Перед выходом Орвист еще раз обследовал берег и нашел один полусгоревший тюк с синими тканями, которые мы везли в Пите: пусть судно и было посольским, но гонять порожняком через полмира было бы верхом расточительства. Так что мы сумели разжиться запасом неприлично дорогих портянок, которые сразу же повязали на ноги, и своеобразных пончо. Просто, не долго думая, отрезали по пять-шесть метров ткани, сложили в несколько раз и на одном из концов проделали мечом подходящие для головы отверстия. Таким же образом сделали и простейшее подобие рубашек под эти самые пончо, только теперь разрезы находились где-то посередине, а вся конструкция удерживалась поясом из той же ткани.